Ингальту захотелось дать ему пинка. Рано! Ох, как рано перенесли стрельбу на пехоту. Не дожали наемников как следует!
Толстый полковник юркнул под коня с проворством, никак не вяжущимся с его телосложением, но зато подтверждающим немалый опыт боевых действий. Знаменщику повезло меньше. Стрела пробила ему горло навылет. В лучшем случае доживет до вечера.
– Вперед! – гаркнул хриплый голос над самым ухом Ингальта.
Ветеран вскочил. Мельком глянул на вытаращившего глаза латника из числа поставленных в заграждение. Морда красная. Не развязался бы пупок с натуги – так орать.
– Вперед! Бегом! Кому? Ну! – продолжал надрываться ландграфский служака.
Ингальт пожал плечами и захромал вниз по склону.
– Вперед! Медрен! Медрен и Тельбия! – кричали латники, подбадривая идущих на убой селян.
Крестьяне бежали, постепенно распаляясь. Проникались боевым духом.
Распялив в зверином рыке щербатый рот, мимо бортника пробежал лохматый мужик с выселок по имени Тольвар. Большой любитель попить пива у Ольдун, он раньше частенько забывал расплатиться. Ингальт совершенно точно знал, чей кулак лишил хитреца правого переднего клыка. Знал и ничуть не жалел.
– А-а-а!!! – орал Тольвар, занеся над головой косу. – Вперед!!! А-а-а!!!
Следом за ним промчался сын кузнеца – совсем молоденький парнишка, но в плечах не уступающий ни одному взрослому жителю деревни.
– Медрен! Медрен и Тельбия!!! – самозабвенно выкрикивал юноша.
«Молодо-зелено, – подумалось Ингальту. – И ландграфу Медрена, и королю Равальяну на тебя наплевать… Для них ты не важнее клепки в бочонке с пивом, пустившего корни желудя, дождевого червя. Растопчут и не заметят. А ты бежишь, кричишь, рвешь душу…»
И тем не менее хромой бортник поднял рогатину над головой, взмахнул ею разок-другой. Крикнул:
– Тельбия, вперед!
– Вперед! – откликнулись справа и слева. – Тельбия! Медрен и Тельбия!!!
– Бей, коли!
– Смерть!!!
– Тельбия!
Сасандрийцы попытались выстроить ряд щитов. Несмотря на непрекращающийся град стрел, капитаны с лейтенантами упрямо сгоняли солдат в кучу. Суетились арбалетчики, пытаясь худо-бедно изготовиться к бою.
Конники, повинуясь командам седобородого левши, сбились в клин, готовясь ударить по лучникам.
«Молодцы… Ничего не скажешь… Настоящие воины. А вот солдаты подкачали. Новобранцы зеленые, что ли? Какие-то они очень уж неумелые. И дисциплинка хромает. Прямо как я. – Ингальт споткнулся и покатился по склону. – Только бы рогатину не выронить!»
Кто-то перепрыгнул через него. Мелькнули грубо залатанная штанина и стоптанные подошвы опорок.
Толстый ствол бука остановил бортника. В плече вспыхнула боль.
Впереди уже лязгала сталь. Кричали умирающие. Звенели отрывистые команды офицеров- имперцев.
Опираясь на рогатину, Ингальт встал на ноги. Схватка на дороге предстала перед ним, словно на ладони. Сасандрийцы не успели построиться в баталию, но ряд щитов все же выставили. Длинный, извилистый ряд, вытянувшийся на добрую сотню шагов. Сейчас его левое крыло быстрым шагом охватывало лезущих нахрапом крестьян, намереваясь окружить и вырезать их до единого. К чему, к чему, а к неповиновению «освобождаемых» народов, к бунтарям и мятежникам империя никогда не проявляла снисхождения. В этом была ее сила, помогавшая соединять под властью одного государства огромные территории, удерживать в узде множество народов, с успехом противостоять алчным и непримиримым соседям.
Тельбийцы орали и размахивали жалким подобием оружия – косами, вилами, плотницкими топорами… Солдаты молча тыкали в накатывающуюся толпу пиками.
«А не сбежать ли под шумок?» – дрогнуло сердце бывшего сасандрийского пехотинца.
– Чего стоим? – Подбежавший латник толкнул его в спину. – А ну! Бегом! Медрен!!!
Чтобы не свалиться, бортнику пришлось сделать три широких шага, после которых и останавливаться стало вроде как незачем: или свои зарубят, или враги наколют. И так, и так – смерть. Уж лучше попытаться продать жизнь подороже.
На бегу он успел увидеть трепещущие флажки на пиках выскочивших из леса конных латников. Граненые наконечники нацелились в спины сасандрийцам. Блестели шлемы. Кони раздували багровые ноздри. Усатые, бородатые лица орали:
– Вперед, Тельбия! Бей-коли! Медрен!!!
А потом Ингальта закрутил водоворот людей, бессмысленно тычущих острые железки направо и налево. Он взмахнул рогатиной, ударил наотмашь, с плеча. Пригнулся, скользнув под пику, подрубил ноги имперцу. Увидел летящий в грудь наконечник, попытался отскочить в сторону, но увечная нога подвела. Бортник споткнулся и, уже падая, почувствовал, как с мерзким хрустом втыкается в бок заточенная сталь.
Кир подставил щеку под легкий ветерок, набегающий с холмов. Высоченные буки накрывали тенью дорогу, спасая от надоевшего жаркого солнца.
Хорошо!
Гнедой шел легкой рысью. Рядом что-то рассказывал Мелкий. Невысокому лысоватому наемнику, как выяснилось, было совершенно все равно, слушают его или нет. Главное, чтобы человек находился рядом и не просил заткнуться. Тогда невыдуманные истории и откровенные побасенки сыпались из него, словно горох из прохудившегося мешка.
Особенно любил Мелкий, заговорщицки подмигивая, рассказывать байки об императоре и его ближайшем окружении – верховном главнокомандующем, начальнике тайного сыска, великих жрецах, королях и вице-королях. Для Кира эти рассказы оказались в диковинку. Еще бы! В казармах гвардейского полка, расквартированного в Аксамале – столице Сасандры, – крамольные разговоры не приветствовались. Позорное разжалование могло показаться еще очень мягким наказанием. Но в банде Кулака истории Мелкого всем уже порядком надоели. Мудрец, верзила с двуручником, большой любитель высказывать в глаза самую нелицеприятную правду, так прямо и заявил. Добавил, что каматийцу (так Кир представился при первом знакомстве, а по негласному закону наемников никто не стал докапываться до истины, припоминать тьяльский выговор и благородные манеры) очень повезло – иногда очень полезно выслушать правду о правителях. А остальных Мелкий уже достал.
Теперь Мудрец ехал бок о бок с кондотьером, изредка оглядываясь назад и подмигивая Киру. Бывший лейтенант гвардии, бежавший из столицы в страхе перед наказанием за безобразие, учиненное в день тезоименитства матушки императора,[3] только улыбался в ответ. Кто же обижается на товарищей? И на болтуна Мелкого, и на старающегося выглядеть более простым и недалеким, чем на самом деле, Мудреца, и на сурового Кулака, и на порывистую, грубоватую Пустельгу, сегодня отправившуюся в дозор. Единственный наемник, с которым тьяльский дворянин т’Кирсьен делла Тарн не мог найти общего языка, ехал на низкорослом мышастом коньке чуть позади кондотьера. Уродливый карлик дроу, замкнутый, привередливый, неуживчивый. Он тенью следовал за Кулаком. Кое-кто поговаривал, что кондотьер когда-то спас ему жизнь. Лет пять или шесть назад, во время последнего, запомнившегося особой жестокостью как со стороны людей, так и со стороны остроухих восстания.
Кир задумчиво слушал Мелкого. Слушал, что называется, вполуха, не особо вникая в смысл рассказа, повествующего об очередной старческой выходке императора. То ли на похоронах сановника спросил, почему тот не явился пред светлы очи, то ли распугал Совет жрецов поцелуями взасос… Разве же это смешно? Тут впору плакать. Восьмой десяток старику. Пора об отдыхе задуматься… Преемника подготовить. Вот только нет у его императорского величества наследника. Двое сыновей было, но отец пережил обоих. Единственная дочь замужем за вице-королем Аруна. К сожалению, Триединый не дал ей счастья стать матерью. Если император, не приведи Господь, умрет, наследников набежит, как бродячих котов на помойку. Племянники, троюродные и двоюродные, вцепятся друг другу в глотки, да еще и привлекут к забаве собственных детишек. А там наместники провинций подключатся. Ну и короли тамошние, само собой. Что
