на лице девушки, вцепившейся в руль новенького белого «Седана», я заметил оскал упоительного азарта…
Я даже приостановился. Такой кадр отлично вписался бы в клип на песню Высоцкого: «… чую с гибельным восторгом: пропадаю! Пропадаю!!!» Но тут люди в розовом, встретившись со мной, схватили меня за руки и торопливо поволокли к обочине.
Едва добравшись до зеленого куба, они, отпустив меня, окунулись в его стенку (именно «окунулись») и вытащили из него, держа под мышки, тело человека.
Впервые за все время этой переделки мне стало по-настоящему дурно. То есть меня чуть было не стошнило. Это было МОЕ тело с моим же, само собой, лицом. Было бы странно, если бы я не узнал это лицо и эту одежду. Честно говоря, я никогда не любил свое лицо, и мой внутренний взор упрямо рисовал меня совсем другим человеком, значительно более миловидным… Но именно такое лицо я достаточно часто видел в зеркале, чтобы смириться и уяснить: это я.
Сглотнув и с трудом оторвав взгляд от открытых глаз мертвого двойника, я глянул на одного из «розовых». Это был усатый, слегка смахивающий на Андрея Макаревича, мужчина с припухшим, словно после вчерашней попойки, лицом, глазами слегка навыкате и вьющимися волосами. Поймав мой взгляд, он недвусмысленно показал мне жестом, что я должен помочь.
Я подхватил своего двойника за ноги, отметив, что и полуботинки на нем такие же точно, что и на мне: потрепанные «Саламандры». Купить что-нибудь поинтереснее или хотя бы поновее не получилось: все деньги ушли на текущий ремонт «Форда», а последняя заначка — на сегодняшний букет Ольге.
Втроем мы доволокли тело обратно до моей машины и усадили его в кресло. Руки от сотрясавшей меня и не прекращающейся все это время вибрации чуть онемели, но я, уже понимая, что мы занимаемся инсценировкой моей гибели, без каких-либо подсказок влез в салон и пристегнул тело ремнем к спинке сиденья так, как недавно был пристегнут сам. Делая это, я коснулся груди, а затем и шеи моего двойника… Меня прошиб пот и слегка закружилась голова. Это тело не было мертвым, как показалось мне сначала, оно просто пребывало в том же оцепенении, что и все остальное, кроме меня и «розовых».
Но попереживать по этому поводу мне не дали и рывком выдернули из машины. Бегом мы вернулись к зеленому кубу и сразу же вошли в него. Только тут вибрация прекратилась, и это принесло ощутимое облегчение. Все происходящее снаружи было прекрасно видно.
Едва я успел обернуться, чтобы глянуть на место своей чуть было не свершившейся гибели, второй из «розовых» (был он пониже первого ростом, так же пучеглаз, но бледен и лысоват) коснулся рукой какого-то продолговатого металлически поблескивающего брелка на груди… И мир ожил. И лопнула ватная тишина.
Завизжали тормоза, заскрежетал и загрохотал коверкающийся металл. Мой «Форд» был уже не виден под грудой кувыркающихся, наползающих на него машин-айсбергов…
Лысоватый, прищурившись, обернулся ко мне и, скривив рот в улыбке, слегка нараспев произнес:
— Беда-а…
Я согласно кивнул, хотя мне и показалось, что он почему-то произнес это слово с иронией. Теперь ко мне обратился кудрявый, так же распевно, но с интонацией явно официальной:
— Поздравляю вас, государь. Волею Провидения вы спасены.
— Спасибо, — выдавил я и не узнал собственного голоса, думая в то же время о том, с какой это стати я стал «государем». Похоже, меня с кем-то спутали. Хотя главное — то, что они вытащили меня из этой мясорубки, так что пусть теперь называют как хотят. Как там в пословице? «Хоть горшком называй, только в печь не сажай». Интересно, какая печь может угрожать мне?
— Служим престолу и отечеству, — проблеяли между тем мои спасители.
Я уже перестал чему-либо удивляться, но, если бы даже и не потерял эту способность, все равно удивиться не успел бы. Потому что как раз в этот миг из гибельной кучи-малы, кувыркаясь по продольной оси, прямо на нас помчался тот самый белый «Седан», за рулем которого я видел азартную девушку.
— Эй-эй! — испуганно выдохнул я и ухватился за руку того из моих спасителей, который напоминал Макаревича, по-видимому, инстинктивно ощущая в нем большую силу, чем в лысоватом. Хотя у меня и мелькнула успокоительная мысль, что под защитой зеленого куба мы неуязвимы, ведь, наверное, это какое-нибудь сверхпрочное «силовое поле». Но мои спасители так не считали. С поспешностью, явно продиктованной боязнью, лысоватый вновь коснулся брелка… И все померкло.
А очнулся я уже совсем в другом месте.
Хотя «очнулся» — не самое точное определение, подходящее к данному случаю. Я ведь и не терял сознания. Но и в реальности в полном смысле этого слова я тоже не оставался.
В тот момент, когда «розовый» задействовал свой брелок, каждая моя клеточка ощутила щемящую, похожую на оргазм, блаженную боль… А еще через мгновение мне показалось, будто бы я раскололся на тысячу разноцветных искр, которые, словно трассирующие пули, растянулись в светящиеся змейки. И, вращаясь вокруг одной оси, радужным веретеном протянулись через холодную бездонную черноту вселенной…
Сколько длилось это болезненное счастье? Миг? Вечность? И то и другое?..
И вот спустя этот миг или эту вечность, я и мои спасители очутились в некоем новом месте. В ушах еще звенело и сладко посасывало под ложечкой, а я уже оглядывался по сторонам.
Вообще-то я догадывался, что спасли меня (или похитили?), конечно же, пришельцы из будущего. Прежде всего потому, что уж больно они походили на рыцарей Джедаев из «Звездных войн». Но это, однако, не довод… Ну а кем еще они могли быть? Инопланетянами? Чепуха! Не верю, как любил говаривать Станиславский! Жителями параллельного пространства? Не верю я и ни в какие параллельные пространства. Правда, я и в пришельцев из будущего не слишком-то верю… Но будущее, оно все-таки как-то реальнее, чем параллельные миры.
Ну а то, что я увидел теперь, догадку мою однозначно подтверждало.
Это помещение… Или скорее пейзаж… Это была как бы полянка, и не маленькая, метров двести в диаметре, покрытая темно-зеленой сочной травой, а кое-где и невысокими, причудливо изогнутыми деревцами, словно сошедшими с японских акварелей на шелке. И все же потом, когда я узнал, что это — рубка (и единственное жилое помещение) космического корабля, я даже не очень удивился. Из-за прозрачного, усеянного яркими-яркими звездами полусферического купола, накрывающего эту полянку.
Казалось бы, что такого — трава в планетарии. Пусть даже и чрезвычайно большом. Но я почти сразу заметил и то, что делало окружающее по-настоящему невозможным. По прозрачному, как мне сперва показалось, куполу туда-сюда, от звезды к звезде сновали сотни малюсеньких, но отчетливо видимых космических кораблей самых разнообразных форм. Причем довольно часто корабли эти не ползли куда-то, а просто исчезали в одном месте, а в другом появлялись, а между этими двумя точками в этот момент на миг возникала светящаяся линия… И я понял, что никакой это не прозрачный купол, а огромная звездная карта.
Все эти впечатления и мысли заняли совсем немного времени. Ситуация требовала от меня немедленной адаптации. А я еще во время службы в армии заметил, что способен на это, благодаря чему не раз успешно выходил из сложнейших переделок. А еще благодаря чувству юмора. Переживал позднее, когда опасность была уже далеко позади…
Я переключил внимание на обитателей этого помещения-пейзажа. Теперь, кроме меня, их было трое: два моих спасителя-похитителя и третий — седовласый с залысинами, голубоглазый старик, одетый в нечто, до смешного напоминающее национальный русский наряд. Жаль, я не знаю точного названия его деталей… На старце была длинная белая рубаха с закрытым воротом, подпоясанная тонким пояском, и темно-синие широкие штаны, лихо заправленные в черные глянцево поблескивающие полусапожки. А на шее, поверх рубахи, у него висел крестик! Неужели христианство доживет до… До каких времен? Откуда, из каких пучин времени прибыли за мной эти люди?
Моя мысль о живучести христианской религии подтвердилась тут же.
— Благодарение Господу, все прошло удачно, — произнес старец, затем перекрестился и слегка поклонился мне: — Рад приветствовать вас, государь мой.
— Кто вы, люди добрые? — в тон ему, по-былинному, задал я наконец вопрос, который хотел задать
