первого. Для этого совсем не стоит рисковать своей жизнью.
Никто, кроме меня, не знает, где Весть? Ну что ж поделать. Найдут рано или поздно. Почему я должен отвечать за жизнь в том времени, когда я не жил? Как-то они ведь тут жили без меня? Пусть и дальше живут. А я почитаю про их жизнь. Чудесно!
Кроме того, хотелось бы по ходу дела спасти Корнелиуса. Парень пострадал из-за меня, и было бы правильно его спасти. Если получится, конечно».
Прячась за деревьями и кустами, комиссар устремился вслед за людьми, от которых убегал каких-то несколько часов назад.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Гард высунулся из своего укрытия и огляделся.
На этот раз римляне остановились на привал в довольно большом поселении.
«Как славно, что они остановились на привал, — подумал Гард, стараясь не нюхать запахи еды. — Как хорошо, что они не убили Корнелиуса, а, наверное, хотят судить его по закону. Хотя я понятия не имею, какие в Римской империи законы, но они, конечно, есть, и суд наверняка есть. Вот парня в суд и ведут. Это замечательно! Остается дождаться темноты, и... Корнелиуса охраняют всего двое. А римские стражники, как я успел заметить, очень любят спать».
Гард лег на спину, размышляя, как бы так появиться перед Корнелиусом, чтобы он счел его появление чудом.
Темнело, а комиссар так и не мог придумать ничего стоящего.
«Ладно, — решил он. — Мое появление среди ночи само по себе можно счесть чудом. Хватит с Корнелиуса и этого».
Сначала исчез запах еды, потом затихли голоса, и охранники уже уронили головы на грудь.
Комиссар прикидывал, кого из них он уберет первым. Как вдруг из дома вышел... его комбинезон и медленно направился в сторону Корнелиуса.
Зрелище это настолько поразило Гарда, что он не сразу обратил внимание на того, кто находился внутри комбинезона.
Комбинезон был надет на девушке лет двадцати пяти с длинными черными волосами, черными глазами и зубами настолько белыми, что, казалось, они блестят даже в темноте.
Корнелиус хотел вскочить навстречу девушке, но она показала ему пальцем: молчи, сиди тихо!
Корнелиус подчинился.
Несмотря на то что комбинезон был девушке явно велик и сковывал ее движения, она ловко уложила двух охранников. Потом подошла к Корнелиусу, сначала поцеловала его и лишь потом перерезала веревку, которой были связаны его руки.
— Элеонора, — прошептал Корнелиус, обнимая девушку. — Как ты меня нашла?
— Я же говорила тебе, что всегда буду неподалеку. Если ты не испугался полюбить иудейку, неужели ты думаешь, что меня может что-то остановить, когда я захочу отыскать тебя?
Они поцеловались красиво и страстно, как в кино. Элеонора мягко отстранилась и прошептала:
— Сейчас не время. Бежим. У нас еще всё будет. Всё. А сейчас — бежим.
— Куда? Куда мы побежим? Ты же знаешь: твои родители будут недовольны, если ты приведешь меня в их дом. Ты ведь знаешь, что они...
Элеонора приложила пальцы к губам Корнелиуса и прошептала:
— Я все продумала. Видишь, я смогла украсть кожу Божьего посланника? Она — волшебная. Только что она уберегла меня от меча. Ей не страшны ни мечи, ни ножи, ни стрелы. Так вот я скажу родителям, всем скажу, что это ты сохранил волшебную кожу Божьего посланника. И тогда они примут тебя с почестями. Я все продумала. У тебя будет новое имя — Маген.
— Маген?
— Да. Маген значит защитник. Ты ведь мой защитник, правда?
Корнелиус погладил девушку по волосам.
— Правда в том, что я однажды спас тебя. Правда в том, что мы полюбили друг друга. Но правда заключается и в том, что я не смогу отсюда уйти.
— Ты ранен! — воскликнула Элеонора. — Ты не можешь ходить?
«Вот он, его комбинезон — рядом. Два шага. Надо выскочить и... Отнять? Но как? Начнутся споры-разговоры... А если они еще не захотят его отдавать. Убивать этих влюбленных — невозможно. Значит, начнется драка. Шум, крики. Проснутся охранники. Нет, так не годится, — думал комиссар, лежа на дне оврага. — Нужно придумать какую-нибудь историю, чтобы они сами отдали кожу. Причем отдали быстро и с улыбкой».
— Прости, Элеонора, но я должен остаться, — Кор-нелиус вздохнул и добавил: — Мой долг умереть мученической смертью.
— Но почему? Почему?
Даже издалека, из оврага, Гарду казалось, что он видит ужас в глазах девушки.
— Божий Посланник дал мне шанс, и я им не воспользовался. Как же я теперь предстану перед Богом? Я очень виноват, очень. И я должен искупить свою вину. Искупить ее можно одним: смертью.
— Какой ужас, Маген! Ты что? Какой бог может потребовать твоей смерти? О каком боге ты говоришь?
На небе мгновенно, словно их кто-то просыпал, появились звезды. Вообще-то влюбленные, как известно, любят звезды. Но этим двум молодым людям было явно не до романтики.
— О каком боге? — Корнелиус задумался. — Я много думал о нашей любви, Элеонора. Какой бог соединил нас? — скажи. Твой или наши?
Элеонора не знала ответа. Она занервничала и начала лепетать:
— Я... Я... Я не знаю... Я... Наверное, все боги. Я думаю, что все боги должны желать нам счастья.
— Все? — Корнелиус усмехнулся. — А может быть, Он — один? Вряд ли разные боги стали бы договариваться так, чтобы мы полюбили друг друга.
— Но римляне не верят в Единого Бога, — начала Элеонора.
И тут уже Корнелиус ласково прикрыл ей рот рукой:
— А мне кажется, что Бог — один. Вообще, у всех. На всей земле. Я не могу сказать об этом никому, кроме тебя. Тебе — могу. Ты ведь поймешь меня?
Элеонора улыбалась, не зная, что ответить. Корнелиус, впрочем, и не нуждался в ответе, — он продолжал:
— А если Бог — один, и я обидел Его Посланника, не смог помочь... Разве не очевидно, что я могу искупить эту вину только мученической смертью? Я умолял, чтобы меня распяли. Но командир сам не может принять такого решения, он должен посоветоваться с судом понтифов. Понтифы — люди опытные.
Элеонора бросилась к нему, обняла, начала шептать:
— Я не позволю тебе, нет... Это несправедливо, Корнелиус... Почему ты думаешь, что Бог простит тебя за мучения и не простит за любовь? Почему? Ну подумай сам, подумай: не может такого быть, чтобы он соединил нас для того, чтобы ты погиб. Да еще мученической смертью. Не делай так. Пойдем. Может быть, наша любовь послужит людям, и они поймут: Бог — один? Это Бог, соединяющий влюбленных. Другого Бога нет.
Корнелиус отстранил девушку:
— Помнишь, ты говорила мне, что ждешь Мессию?
— Все иудеи Его ждут.
— А откуда вы знаете, что Он придет?
Элеонора помолчала немного и ответила:
— Мы верим в это.
Это было любовное свидание. Странное, страшное, страстное любовное свидание. И хотя комиссар давно уже придумал, какие слова он должен сказать Элеоноре, чтобы возвратить свой комбинезон и умчаться наконец отсюда на Землю, в свое время, в свой век, — он не мог прервать это любовное свидание. Пусть молодые люди скажут друг другу все, что они хотят сказать. Что угодно можно прерывать, но поток любовных слов... Нет, это невозможно.
— Вот видишь, — Корнелиус обнял Элеонору. — Вы верите... Вот и я — просто верю. А вера — это куда больше, чем знания, правда? Знания могут обмануть, а вера — нет.
Корнелиус вскочил. Элеонора встала рядом. Двое влюбленных стояли, освещенные светом звезд.
«Хороший кадр из какого-нибудь будущего фильма», — подумал Гард.
— У тебя ведь есть нож? — спросил Корнелиус.
— Да, — обрадовалась Элеонора. — У нас есть два ножа, — как бы в подтверждение своих слов Элеонора достала ножи. В темноте сверкнули стальные молнии. — Бежим! Мы спасемся.
Корнелиус отошел от Элеоноры — недалеко, на полшага, и произнес тихо, но отчетливо:
— Убей меня.
— Что? — вскрикнула Элеонора.
— Спаси меня, убей, родная. Если честно, я ужасно боюсь распятия, ужасно... А они меня все равно распнут, я знаю: суд понтифов так решит. Спаси меня, убей! Смерть от руки любимой женщины — мучительна. Она непременно приведет меня к Богу. Умоляю тебя: убей!
Корнелиус взял руку Элеоноры — в руке был нож — и медленно подвел руку к своему животу.
«Пора!» — решил комиссар и вышел из укрытия. Он встал, подняв правую руку и сказал тихо, но веско:
—Не смей этого делать! Я здесь!
— Я так и думал, что ты не уйдешь далеко, — услышал комиссар чей-то знакомый голос.
Ночь мгновенно озарилась светом факелов.
В этом свете Гард увидел римский отряд — в полном облачении и при оружии, и командира — во главе.
— Красиво они говорили, правда? — усмехнулся командир, обращаясь к Гарду. — Я так и думал, что ты далеко не уйдешь, что ты вернешься. Либо — за кожей своей. Аибо парня этого спасать. Но вернешься. И я не ошибся. Я никогда не ошибаюсь. — И уже обращаясь к отряду: — Взять их всех!
— Стойте! — закричал Корнелиус.
В этом крике было столько решимости и боли, что римские воины остановились.
— Я рад, что ты пришел, — Корнелиус смотрел на Гарда глазами, полными слез. — Это знак. Это — хороший знак. И ты скажешь Ему, что я не испугался мученической смерти! Ты подтвердишь.
Корнелиус взялся за руку Элеоноры, он хотел принять смерть от нее.
И Элеонора от растерянности не сопротивлялась. Она даже не поняла, что случилось.
Ее рука безвольно держала нож. И этим ножом Корнелиус ударил себя в живот.
— Получилось, — прохрипел Корнелиус.
— Взять этих двоих! — закричал командир. Элеонора схватила за руку Гарда:
— Бежим! Там река. Бежим.
— Стой! — закричали римляне. — Стоять!
«Ну
