Время никогда не устанет от ее глупой улыбки.
Вокруг нее еще остались храмы, которые оно забыло уничтожить.
Я видел, как старик шел мимо, и Время не коснулось его.
И это Время, которое унесло семь ворот Фив!
Она пыталась связать его веревками вечного песка, она надеялась придавить его Пирамидами.
Время лежит там на песке, а его дурацкие волосы рассыпаны вокруг ее лап.
Если она когда-нибудь раскроет его тайну, мы заберем глаза Времени, чтобы оно не могло больше отыскать наших чудесных вещей – есть во Флоренции прекрасные ворота, которые, я боюсь, оно унесет.
Мы пытались связать его песнями и древними обычаями, но они только ненадолго удерживали его, а оно всегда поражало нас и дразнило.
Когда оно ослепнет, то будет танцевать для нас и смешить.
Большое неуклюжее время должно будет спотыкаться и танцевать – то, которое любило убивать маленьких детей, а больше не сможет повредить и маргаритки.
Тогда наши дети будут смеяться над тем, которое убивало крылатых быков Вавилона и поражало множество богов и фей – когда его лишат его часов и его лет.
Мы запрем его в Пирамиде Хеопса, в большой палате, где стоит саркофаг. Отсюда мы будем выводить его на наши банкеты. Оно станет растить наше зерно и делать черную работу.
Мы поцелуем твое румяное лицо, O Сфинкс, если ты предашь нам Время.
И все-таки я боюсь, что в последней агонии оно сможет вслепую ухватить землю и луну и медленно снести с них Дома Человека.
Курица
Я видел на днях румяное лицо Сфинкс.
Она нарумянила свое лицо, чтобы глазеть на время.
И время не пощадило ни единого румяного лица в целом мире – только ее лицо.
Далила был более моложе, чем Сфинкс, и Далила – прах.
Время не любило ничего, кроме этого бесценного румяного лица.
Меня не волнует, что она уродлива и что она нарумянила свое лицо – только бы она отняла у Времени его тайну.
Время развлекается как дурак у ее ног, когда оно должно разрушать города.
Время никогда не устанет от ее глупой улыбки.
Вокруг нее еще остались храмы, которые оно забыло уничтожить.
Я видел, как старик шел мимо, и Время не коснулось его.
И это Время, которое унесло семь ворот Фив!
Она пыталась связать его веревками вечного песка, она надеялась придавить его Пирамидами.
Время лежит там на песке, а его дурацкие волосы рассыпаны вокруг ее лап.
Если она когда-нибудь раскроет его тайну, мы заберем глаза Времени, чтобы оно не могло больше отыскать наших чудесных вещей – есть во Флоренции прекрасные ворота, которые, я боюсь, оно унесет.
Мы пытались связать его песнями и древними обычаями, но они только ненадолго удерживали его, а оно всегда поражало нас и дразнило.
Когда оно ослепнет, то будет танцевать для нас и смешить.
Большое неуклюжее время должно будет спотыкаться и танцевать – то, которое любило убивать маленьких детей, а больше не сможет повредить и маргаритки.
Тогда наши дети будут смеяться над тем, которое убивало крылатых быков Вавилона и поражало множество богов и фей – когда его лишат его часов и его лет.
Мы запрем его в Пирамиде Хеопса, в большой палате, где стоит саркофаг. Отсюда мы будем выводить его на наши банкеты. Оно станет растить наше зерно и делать черную работу.
Мы поцелуем твое румяное лицо, O Сфинкс, если ты предашь нам Время.
И все-таки я боюсь, что в последней агонии оно сможет вслепую ухватить землю и луну и медленно снести с них Дома Человека.
Ветер и Туман
«Дорогу нам», сказал Северный Ветер, спускаясь к морю по поручению старой Зимы.
И он увидел перед собой серый тихий туман, лежавший у берегов.
«Дорогу нам», повторил Северный Ветер, «о ничтожный туман. Ибо я иду в авангарде Зимы в ее вечной войне с кораблями. Я сокрушаю их внезапно всей моей силой или двигаю на них огромные морские айсберги. Я пересекаю океан, пока ты проползаешь милю. На земле носят траур, когда я встречаю корабли. Я веду их прямо на камни и кормлю море. Где бы я ни появился, они склоняются перед нашей владычицей Зимой».
На его высокомерное хвастовство туман ничего не ответил. Он только медленно приподнялся, отошел от моря и, заползая в обширные долины, укрылся среди холмов; и ночь настала, и все затихло, и туман начал
