Любовь Лукина, Евгений Лукин
Ностальгия
Вы не представляете, как это ужасно – быть оторванным от Земли! Выйдешь вечером, посмотришь: где Солнце? Где эта крохотная далекая звездочка?.. Нет Солнца. Нет и быть не может. Атмосфера здесь, видите ли, непрозрачная…
То есть на редкость унылая планета! Куда ни глянешь – везде песок. И цвет-то у него какой-то зеленоватый… Вы когда-нибудь зеленоватый песок видели? Нет. А я вот каждый день вижу…
Господи, а на Земле сейчас!.. Море – синее, солнце – желтое, трава – зеленая! Не зеленоватая, заметьте, а именно зеленая! Ярко-зеленая!.. А здесь… Сколько лет живу на этой планете – все никак к ней привыкнуть не могу…
А жители местные! Вы бы на них только посмотрели! Вместо лица – какой-то хобот с двумя глазами на стебельках… Хорошо хоть с двумя!.. Нет, они существа очень даже неплохие, только вот молчат все время – телепаты…
Расстроишься, пойдешь к себе. Возьмешь зеркало, поглядишь в него – честное слово, тоска берет… Глаза эти на стебельках, хобот вместо лица… Тьфу, жизнь! А вот на Земле сейчас!..
1987
Евгений Лукин
Песнь о вещем Олеге
Хмурым осенним днем в лето 6420 от сотворения мира на холмах близ Киева по вине не родившегося еще в ту пору преподобного Нестора срывалось историческое событие.
– В тридцать три главы летописца мать! – в сердцах выбранился Вещий Олег, приподнимая ногу и разглядывая сапог. – Даже и не прокусила! У, гадюка!..
Змея испуганно пригнула точеную треугольную головку и, пресмыкаясь от неловкости, снова заползла в конский череп.
– Да не одолеть ей княжьего сапога… – покашливая, вступился за оплошавшего гада боярин. – Кожу-то, чай, на совесть дубили… Вот ежели бы кобру сюда индийскую! Та, сказывают, на дыбки встает – выше голенища. Могла бы и за коленку уклюнуть… Стопа, колено – все едино нога…
– Эва! – сердито подивился князь. – Где ж ты под Киевом кобру-то сыщешь? – Насупился Вещий, помыслил. – Может, длань на череп возложить?
– Писано, что ногу… – кряхтя, напомнил другой боярин.
– Или старый сапог надеть, с дыркой?.. – окончательно расстроившись, прикинул Олег.
Бояре в сомнении уставили брады, неодобрительно закачали горлатными шапками.
– Невместно, княже…
Высунувшаяся было из конской глазницы змея тоже приуныла и вяло втянулась обратно. Того и гляди в спячку впадет: не лето, чай, – осень.
Вещий Олег оглянулся. На холмах толпились изрядно озябшие киевляне. Там уже все было готово к погребению и великому плачу.
– Пишут – сами не знают чего… – проворчал он. – Ладно! Босиком наступлю. Пусть сами как хотят, так потом и толкуют…
Сел на услужливо подставленный ременчатый стул и, сняв с правой ноги сапог, с досадой принялся разматывать портянку.
1999
Любовь Лукина, Евгений Лукин
Пещерные хроники
Виток спирали
Пещерная хроника 001
Трудно сказать, кто первый заметил, что Миау (Сын Пантеры) уклоняется от поедания лишних соплеменников. Во всяком случае, не Хряп. Хряп (или Смертельный Удар) был вождем племени и узнавал обо всем в последнюю очередь. От Уввау (Сына Суки).
Так случилось и в этот раз.
– Брезгуешь? – хмуро осведомился Хряп.
– Нет, – вздохнул Миау. – Просто неэтично это.
По молодости лет он обожал изобретать разные слова.
– А неэтично – это как?
– Ну, нехорошо то есть…
Хряп задумался. Когда он съедал кого-нибудь, ему было этично. Иногда даже слишком этично, потому что кусок Хряпу доставался самый увесистый.
– Ну-ну… – уклончиво проворчал он, но спорить с Миау не стал. А зря. Потому что вскоре ему донесли, что Сын Пантеры Миау отказался есть представителя враждебного племени.
– А этих-то почему неэтично?! – взревел Хряп.
– Тоже ведь люди, – объяснил Миау. – Мыслят, чувствуют… Жить хотят.
