Жаркие, жадные, влажные губы накрыли ее грудь.
На самую малую долю мгновения Абигейл потрясение застыла, но тут же задохнулась. Тело, подстегиваемое незнакомыми доселе тянущими, тягучими ощущениями, ожило.
Она не помнила, как ее руки утонули в копне шелковистых, густых, влажных волос. Роберт мгновенно откликнулся, накрыв одной рукой ее ягодицы и прижав другую к ее животу, словно чтобы ощутить, как содрогается ее чрево.
Возможно, так оно и было. Абигейл ни к кому не чувствовала себя столь близкой, как к Роберту, жадно впившемуся в ее груди.
И когда ей в самом деле показалось, что из сосков вот-вот закапает молоко, черный мир страсти пошатнулся. Сильные руки подхватили ее, так что правая грудь оказалась между их телами, и Абигейл очутилась на кровати, утопая головой в мягкой подушке, ощущая спиной колючий холодок покрывала.
— Нектар, Абигейл.
Теплые длинные пальцы нырнули в пещерку между ее бедер.
— Как я и обещал, ты им истекаешь. Интересно, во время своих фантазий ты ласкаешь себя… там?
Озноб прошел по телу Абигейл.
— Конечно, нет.
— Наш договор, леди.
Палец обвел каждую складку мягкой плоти между ее бедер, «презрев скромность, преодолевая сопротивление.
— Я хочу проникнуть в каждую твою эротическую мысль, знать каждое прикосновение.
Абигейл зажмурилась.
Он сказал — все.
И она согласилась. Но Роберт оказался слишком настойчивым, и она не понимала, нравится ли ей это. Так поступал человек ее мечты, только сейчас она столкнулась с реальностью.
Она действительно была влажной. Открытой его ласкам, и ничего не оставалось делать, кроме как наслаждаться. И копить драгоценные воспоминания.
— Нет, — подтвердила она. — Никогда.
— А человек твоей мечты?
— О да. Сколько раз!
— Он проникал в тебя двумя пальцами? Тремя?
Абигейл зажмурилась еще сильнее, отсекая черный силуэт, не имевший ничего общего с фантазией.
— Тремя. А ты мечтал окунуть пальцы в женское лоно?
— Сколько раз!
Его пальцы шевелились и шевелились у самых врат ее вожделения, собирая влагу, исторгая жар.
Она слышала собственные всхлипы, перекрывающие шум бури… или это, дыхание у нее такое неровное?
— А сколько пальцев ты кладешь в нее?
— Пять. Весь кулак. Как можно глубже.
Глаза Абигейл широко распахнулись при воспоминании о длине его пальцев, освещенных пламенем свечи. При воспоминании о величине его ладоней, зажатых между ее руками.
— Это… но это, конечно, невозможно!
— Наверное, особенно с девственницей. Наверное, после того, как женщина родит ребенка… или двоих… Ты слишком мала… внизу.
Абигейл невольно сжалась, ощущая, как усиливается давление.
— Лежи спокойно. Я добрался до твоей девственной перегородки, ты туга, как барабан. Кажется невероятным, что ты можешь принять… вберешь мой палец, Абигейл.
Абигейл вобрала всю обжигающую длину. И громко вскрикнула, добавив свой голос к вою дождя и ветра.
Какое бесцеремонное вторжение! Словно его тело стало частью ее.
В книгах и мечтах всего этого не было. И быть не могло.
Кровать заколыхалась. Абигейл невольно подняла ноги, чтобы удержаться на месте, втягивая палец еще глубже. Низ живота словно опалило огнем.
— Поговори со мной о своих ощущениях. Что ты чувствуешь, когда мужской палец тебя ласкает?
Абигейл откинула голову, сосредоточившись на эмоциях, терзавших ее тело, стараясь не видеть нависшего над ней темного силуэта.
— Жар. Твой палец словно обжигает меня. Словно открывает. И растягивает.
— Недостаточно растягивает. Именно это ты чувствуешь, когда человек твоей мечты проникает в тебя пальцами?
— Нет.
О нет.
Реальность происходящего не имела ничего общего с фантазией.
Жар и холод, жесткие складки сбившегося под ней покрывала, твердость костяшки, впившейся в нежные складки.
— Попробуй вобрать второй палец, Абигейл. Ощущение наполненности, не имеющее ничего общего с мечтами, вдруг превратилось в болезненное вторжение.
— Прекрати…
— Лежи спокойно, расслабься. Ты девушка, так что боль неизбежна. Она скоро пройдет… и превратится в наслаждение.
Абигейл вынудила себя подчиниться. Слишком она не уверена в себе, слишком беззащитна… и безжалостно растянута в самом потаенном местечке. Это не фантазия. И все же… все же… тело пульсировало и дрожало, готовое к новым ласкам. Значит, правду говорил Роберт, утверждая, что наслаждение может стать болью и наоборот…
— Думаю, что у мужчины моей мечты были руки поменьше, Роберт.
Легкий поцелуй взъерошил влажные волосы у развилки ее бедер.
— А мне кажется, что они точно такие. Как ты чувствуешь себя, приняв два моих пальца?
— Как покоренная крепость.
— Именно. А каково было в фантазиях?
— Я… хотела большего.
Его дыхание горячим ветром овеяло ее лоно.
— И ты получишь больше, Абигейл. Ее пронзило молнией предчувствия. Он ощущает ее запах, низко склонив голову, значит…
— Теперь я поцелую тебя… там, между ногами. И только потом пальцев станет три.
Она судорожно вцепилась в его волосы, как когда-то в гриву перепуганного пони, который понес ее, не разбирая дороги. Как страшно было мчаться, сама не зная куда, и к тому же задница то и дело ударялась о седло. Она до сих пор помнит синяки! Страшно и одновременно волнующе, когда окружающий мир слился в большое цветовое пятно, а ветер охлаждал щеки.
Теперь же мир представлял сплошную тьму, и она никогда раньше не испытывала такого трепетного предвкушения неизбежного.
Язык обвел складки, проник внутрь, давление нарастало, становилось непереносимым, и Абигейл поняла, что в ней уже три пальца, но почему-то это не имело значения. Язык бился в ней резкими, короткими движениями, так, что она задыхалась. А потом и это стало не важным: она наконец нашла ритм и покорилась этим безжалостным пальцам, проникшим невозможно глубоко.
Абигейл забилась в слепящем спазме мучительного желания. Воздух со свистом вырывался из легких, груди вздымались.
— А сейчас, Абигейл?
Снова знойное дыхание на распахнутых розовых створках, пульсирующих, мокрых, набухших. Пальцы внутри шевельнулись. Кровь отлила от щек Абигейл и прихлынула к тому месту, которое так искусно возбуждали его пальцы. Она еще больше нажала на них, открывая себя шире. На одеяло брызнули капли ее
