Мы выходим на улицу.
Вообще, приходится побегать в этом деле — вы не находите?
Стоуна, который знает Хиггинса, зовут Артур. Это написано на медной дощечке рядом с дверью. Пахнет опустившейся аристократией…
Я жму на кнопку звонка.
Дом солидный. Нам выходит открывать слуга в полосатом жилете.
— У нас назначена встреча, — говорит ему Грейс.
Слуга кланяется и пропускает нас внутрь.
После короткого ожидания в шикарной приемной слуга вводит нас в кабинет, не уступающий по площади концертному залу.
Лысый мощный человек в летах сидит за массивным столом красного дерева. Он смотрит на нас любопытным взглядом.
— Вы говорите по-французски? — спрашиваю я с места в карьер.
— Да, — отвечает он без тени смущения, — но позвольте узнать, с кем имею честь?
Его французский без сучка и задоринки, может быть, есть еле уловимый акцент.
— Я комиссар Сан-Антонио из французских спецслужб.
— Очень рад. Но я не понимаю…
Он указывает нам на два стула, затерявшихся в огромном кабинете, как две слаборазличимые туманности на Млечном Пути.
— Меня интересует некий Хиггинс, фигурирующий среди ваших знакомых, если я не ошибаюсь…
— Среди малознакомых, — поправляет Стоун.
Его лицо будто вырезано из дерева — по цвету и по некоторой жесткости.
— Вы его давно знаете?
— Нет, совсем недавно…
— Расскажите мне о нем, если вам не трудно.
— Я директор небольшой судоходной компании. Он приходил ко мне по поводу транспортировки леса…
— Какой транспорт ему был нужен? И что за лес?
Стоун отвечает не сразу. Он вынимает из кармана очки и насаживает их на нос. Потом устремляет недоверчивый взгляд на Грейс.
— Мадемуазель вас сопровождает? В качестве кого? — спрашивает он.
— Переводчицы, — отвечаю я, на минуту вспоминая послеобеденный десерт в машине: ноги вверх и так далее, но не будем отвлекаться… — Понимаете, бестолковость французской полиции легендарна: меня посылают, а я ни бельмеса по-иностранному, если не брать во внимание диалект Монмартра.
Похоже, что объяснение его удовлетворило.
С другой стороны, меня не оставляет ощущение, что он специально задал этот вопрос, чтобы дать себе время подумать…
И почему я не могу прогнать назойливую мысль о том, что он директор судоходной компании и одновременно…
— Хиггинс собирался возить лес с островов в Англию. И он пришел оговорить условия. Дело, похоже, было выгодным, но он больше не приходил.
— Вы одалживали ему бобину для его машины?
Он хмурит брови.
— А! Да… Он сломался на дороге, и я ему посоветовал пойти в мой гараж, поскольку у меня есть парк машин для транспортировки грузов по суше…
— Он вернул бобину?
— Нет, мы его принимали здесь, а другого адреса у него не было. Но какое отношение имеет эта чертова бобина к делу, комиссар?
Я улыбаюсь.
— Но благодаря этой чертовой бобине, как вы сказали, я нашел дорогу к вам…
— Как так?
— Позвольте не отвечать, поскольку это является моей профессиональной тайной. Стоун, соглашаясь, кивает.
— Не могли бы вы дать мне адрес этого Хиггинса?
— Как? У вас его нет?
— У меня есть его адрес в Нортхемптоне, но меня интересует его теперешний.
— Но я его не знаю. Вот уже порядочно времени, как я его не видел.
— И он вам не сказал, как его можно найти?
Стоун думает или притворяется, что думает…
— Нет, ничего!
— Хорошо, не будем больше об этом… Я поднимаюсь и делаю Грейс знак, что мы уходим.
— Мне не остается ничего другого, как извиниться, господин Стоун, что мы отняли у вас драгоценное время. Время бизнесменов настолько дорого стоит, что меня всегда мучают угрызения совести, когда я заставляю их его терять.
Он склоняется с деланной учтивостью.
— Ну что вы, вы мне не помешали.
Перед тем как выйти, я оборачиваюсь. С тех пор как я вошел, меня не покидала одна мысль.
— Кстати, господин Стоун, скажите, вы хорошо знакомы с одним из моих земляков, господином Ролле?
Я стрельнул как раз в тот момент, когда он в мыслях уже отирал пот со лба.
От удивления Стоун выпрямляется.
— Гм… Как вы сказали, господин комиссар? Ролле? Нет, не знаю… Даже никогда не слышал…
— В таком случае еще раз простите…
Мы выходим на улицу. Ну наконец полный набор удовольствий: ливень!
Огромные темные облака с океана застревают над крышами домов и извергаются темным потоком. Наступает ночь, загораются огни.
Я за рулем, но не рулю. Согнувшись вперед, я соображаю.
Хигтинс ускользает от меня. Он ускользает от меня так, как никто другой. И я не понимаю, кто он и как замешан в этом деле. Он призрачен, неосязаем… Странное дело, я не чувствую его через людей, которые его знают. У Александра, хозяина гаража, не сохранилось о нем никаких ярких или запоминающихся впечатлений. И у этого владельца судоходной компании тоже… Но несмотря на шапочное знакомство, он отправляет Хиггинса в свой собственный гараж.
Стоун с ним в бизнесе, но от того никаких новостей…
Все это как-то размыто… Похоже на этот проклятый туман, в котором все прячется, смазывается, растворяется.
Вот клевый заголовок для падкого на сенсации журналиста: «Хиггинс — человек, который растворяется…»
Я поворачиваюсь к Грейс, молча сидящей рядом в ожидании результатов моего мыслительного процесса.
— Пойдем махнем по стаканчику? — предлагаю я. — Пивные еще открыты? Она смотрит на часы.
— Да…
— Хорошо! По крайней мере, хоть что-то нам доступно.
Мы выбираем поистине шикарный паб.
— Ну что, не будем изменять нашим привычкам?
— Как хотите!
— Ты можешь называть меня на ты, любовь моя, — говорю я.
— Для нас, англичан, это не так легко, — отвечает она, — поскольку «тыканье» не в наших традициях…
— Ну вот и тренируйся, малышка! Как думаешь, отсюда можно позвонить?
