Первым делом, он написал письмо Рею Бредбери: поздравил того с очередным круглым юбилеем, объявил о создании Великого Кольца и попросил приобрести там, в Соединенных Штатах, и выслать сюда, в бывшую Мамонтовку, наложенным платежом красочные фотоальбомы, отражающие тему межпланетных палеоконтактов, каких бы денег они не стоили.
Заклеил конверт, подумал и надписал адрес:
«Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Рею Бредбери».
«Дойдет», – подумал он.
И стал Федор Федорович писать письма.
С советскими адресами сложностей не было: «Москва, журнал „Знание – сила“, братьям Стругацким», «Сибирь, Тайга, Геннадию Прашкевичу», «Киев, „Радянський письменник“, Владимиру Савченко».
С иностранными – тоже: «Польша, Варшава, Станиславу Лему», «Япония, Токио, Саке Комацу», «Франция, Париж, Пьеру Булю».
И так далее.
«Марсианины всех стран, объединяйтесь!» – призывал Федор Федорович.
Так разбежался, что написал даже письмо Герберту Уэллсу: «Великобритания, Лондон, Герберту Джозефовичу Уэллсу», опустил конверт в почтовый ящик и даже не вспомнил о том, что великий изобретатель машины времени давно умер.
Написал он также в Зауральск Аэлите-82, напомнил о своей отцовской любви, призвал объединяться с марсианинами. Очень хотел пригласить в гости, но не посмел, испугался... Саму Аэлиту Толстовскую!
Не прошло и полгода, как Федора Федоровича вызвали в мамонтовское почтовое отделение и, с подозрением проверив паспорт, выдали кем-то уже читанную корреспонденцию из Нью-Йорка – спасибо, танцевать не заставили. На именной голубой бумаге с изображением собственного двухэтажного особнячка Рей Бредбери сообщал свои характерным американским почерком о том, что...
А о чем – можно только догадываться.
Федор Федорович засуетился. Мало того, что за двадцать пять лет службы на Крайнем Севере не удосужился выучить английский язык, так еще и почерк неразборчивый!
Еле дождался вечера, надел резиновые сапоги, взял весло для замера глубины грязи и, обойдя мусорник, нахально расположившийся у дома с неолитических времен ледникового периода, погреб в Клуб культуры «Водоканализации» на платные курсы иностранных языков. Как уже говорилось: вечерело. Райцентр находился в глубоком русле усохшей реки, впадавшей некогда в Эвксинский Понт. (Значит, дом в самом деле стоял на бывшей набережной – вот откуда название!). Здесь не продували ветра, не сквозило, зато было прохладно и сыро от стекавших с древних обрывов грунтовых вод, и стояли какие-то вечные сумерки из-за того, что Солнце заглядывало сюда всего лишь один раз в день пополудни – встанет ближайшая к нам звезда над обрывом, осторожно, чтобы не упасть, постоит над этой дырой, посмотрит, плюнет и отойдет со вздохом.
Кто тут жил? Население.
Работало оно на сахарном заводе, производило сахар из свеклы, ходило зачем-то в облупленный пустой универмаг, ело, пило, закусывало. Всякое здесь бывало, мало кто чему удивлялся... Это мы знаем. Это – уже видели. А это – кушали. Ничем их не проймешь. На платных курсах иностранных языков, кроме английского, никаким другим языкам не обучали. Да и желающих выкладывать свои кровные за это сомнительное удовольствие нашлось в Райцентре раз-два и обчелся: два украинца и один гражданин еврейской национальности. Учились они в этом кружке неизвестно зачем. Украинцы собирались уехать пахать в Канаду, а еврей еще точно не знал куда – откуда пришлют вызов, туда и уедет... Туда, где Дневное Светило исправно восходит и заходит утром и вечером. Всем было скучно, всем надоел этот «паст индефинит тенз». Английский язык – он и в Греции английский, его даже в Африке можно выучить. Так что учились они в клубе «Водоканализации» скорее из ритуала или для собственного самообмана, не более того.
Зато письмо от Рея Бредбери их приятно развлекло. Все вчетвером прервали занятия (четвертой была преподавательница английского языка Людмила Петровна, которой тоже осточертело готовить кадры для заграницы) и принялись переводить. Перевод приблизительно получился такой:
'Дорогой май френд господин Ванька Жукофф! – отвечал Рей Бредбери. -
Лично у меня все о'кей, чего и тебе желаю! С радостью узнал, что мои дела
в далекой России тоже идут (обстоят?) распрекрасно. Оказывается, даже в
скифских степях обитают мои почитатели, хотя ваш ВААП не платит мне
гонораров до 1973 года. Это великолепно! Они хорошо устроились! Как ты
поживаешь? Надеюсь, вери гуд? Будешь в Нью-Йорке – стучи в рельсу! Привет
супруге, детишкам. Гуд бай!
Дата. Подпись: «Твой Р.Бр.»
Два украинца, один еврей и Людмила Петровна горячо поздравили Федора Федоровича. Подумать только – получить вызов из Соединенных Штатов от самого Рея Бредбери! Хитры американцы, перекачивают лучшие умы за океан. Пусть Федор Федорович завтра же утром отправляется автобусом в одесский ОВИР и начинает оформлять документы на выезд.
Кто такой ОВИР, Федор Федорович не знал. ОВИР был для него набором заглавных букв. Что ОВИР, что ВААП – этими загадочными богатырями он не интересовался. Другое дело – проблемы SETI или НЛО! Короче, два украинца, один еврей и Федор Федорович купили в «Продмаге» у Варвары Степановны бутылку водки и уже в полной темноте распили ее в цветущих кустах сирени за здоровье прогрессивного американского писателя-фантаста.
Федор Федорович возвращался домой в духовном и физическом опьянении в кромешной тьме с букетом сирени под мышкой. Лишь «Командирские» часы светились и указывали дорогу. Один раз он провалился в грязь по колено. Второй раз поскользнулся и сел в лужу. На него молча прыгнула холодная лягушка. Ей тоже хотелось тепла. Над обрывом, поколебавшись, взошла Луна, чтобы понюхать сирень. Луна уже не была такая самоуверенная – с тех пор как американцы, науськанные Реем Бредбери, походили по ней ногами. Урожай сирени в этом году уродился как никогда, хоть вези на элеватор. Запах стоял такой, будто Райцентр взбрызнули сиреневым одеколоном от комаров. Федор Федорович сидел в луже под нерешительной Луной с букетом сирени и с ручной лягушкой на плече и думал о Рее Бредбери... Об инопланетных фотоальбомах американец не сказал ни слова. О Великом Кольце – и того меньше...
«Не хочет объединяться, – проницательно соображал Федор Федорович. – Некогда им там, в Нью- Йорках, бродить по черному рынку и разыскивать у книжных жучков цветные фотоальбомы для Федора Федоровича. Но, главное, ответил. Человеком оказался, а не марсианином... Человек все-таки ближе».
Лягушка квакнула, Луна вздрогнула, Федор Федорович очнулся, согнал лягушку и пошел домой.
Дома его ожидал еще один сюрприз! Пока он курсировал по Райцентру, к нему в гости заявилась Аэлита-82, открыла ногтем мизинца дверной замок и уже успела расположиться в квартире: губной помадой пририсовала Магомету красные буденовские усы и раскидала везде свои марсианские вещи: малахитовую шкатулку, баскетбольную сумку и французские духи «Ночная магия». Их тонкий аромат Федор Федорович сразу оценил – это вам не сиреневый одеколон!
– Здравствуй, папочка! Ой, это мне сирень? Откуда ты такой грязный?
Она стянула с онемевшего Федора Федоровича резиновые сапоги и вымыла их под краном. В совмещенном санузле уже висели ее трусики, лифчики и знаменитый, но давно полинявший, купальник, умещавшийся в малахитовой шкатулке. Этот купальник Аэлита еще возила с собой, хотя войти в него уже не могла, как не могла войти в усохшие марсианские каналы или в ту же реку, некогда впадавшую в Эвксинский Понт. Все ушло в прошлое без всякой машины времени. Куда подевались ее «юношеская тонкость» и «бело-голубоватость», так восхищавшие графа Алексея Толстого? «Приподнятый нос» и «слегка удлиненный рот» не были уже «по- детски нежны», а в «огромных зрачках пепельных глаз» не светились «взволнованные искорки». С каждым
