Я говорю: сколько-сколько?
Йохан говорит:
- Пять монет в неделю. Вы же понимаете, трудные времена.
Я говорю:
- Понимаю.
Потом я не выдержал и снова посмотрел.
'Разыскивается Вальтер Утрехт, рыцарь. Около тридцати лет. Обвиняется в убийстве своей жены Верены, урожденной Кришталевской.'
На рисунке я был чисто выбрит и элегантен, как положено женоубийце. И очень слабо похож на себя нынешнего.
Князь оказался провидцем. Или не поверил в мои добрые намерения. С той ночи прошло больше месяца, а нас продолжали искать. Хотя теоретически мы с морковкой уже находились где-то очень далеко. За пределами княжества, например. Но только не здесь.
Йохан говорит:
- Комнату будете смотреть?
Я говорю:
- Конечно.
'Также разыскивается его дочь, Анна-Фредерика, пяти месяцев отроду. Похищена...'
Не похищена, а спасена. Есть разница.
Хотя - меня-то как раз никто не спрашивал.
Мы поднялись по лестнице. Йохан открыл дверь и говорит:
- Вот.
Я огляделся. Потом прошел к окну, открыл и выглянул. Улица как спящая змея. Чешуя за ночь вымокла и блестит. Дальше по улице раскачивается вывеска портного. Я прикинул - шагов пятьдесят до нее. На вывеске - ножницы и катушка ниток. Все яркое и заметное.
Потом я поднял взгляд и увидел небо в просвете домов. Голубое и чистое, как бывает после дождя.
Я говорю Йохану:
- Договорились.
Кстати, насчет моих намерений князь прав. Я и сам в них не верю. То есть... не верю, что они у меня добрые.
Раньше она была целиком белая, но со временем протерлась. И на неё кусочки нашили - чёрные и жёлтые.
Я говорю:
- Заплатка, иди сюда. Кис-кис-кис.
Кошка на меня смотрит, но подходить не торопится. Можно подумать, ей каждый день имя дают.
Я говорю:
- Как хочешь.
Последнее время меня немного отпустило. Спасибо Марте. Я даже в другой комнате спать научился. Недолго, правда. Час-два. Проснусь и бегу проверять. Но уже хорошо. Потому что раньше будил морковку храпом. Или криком.
Подхожу и слышу: мау-а-уа. Громко так, с выражением. И опять: мау-а-уа.
Это она жалуется. У девочки в руках игрушка, и она ей рассказывает, как ей здесь плохо и как её все обижают.
Я говорю:
- Цок, цок, лошадка!
Обиды сразу как не бывало.
- Ты лыба, - говорю. - Лыба. Чего улыбаешься? Муравьишка. Ну, иди ко мне. Пойдем котят смотреть?
Она говорит:
- Аа!
На маму никто особо не походил. Заплатка худая и строгая. А котята - круглые и веселые, как тряпичные мячики. Трое возятся, один спит. Хотя он, наверное, тоже веселый.
И все разного цвета, словно их по масти подбирали.
Я говорю:
- Кто из вас кто?
Черный оказался девочкой. Коготки мелкие и острые. Запищала и давай вырываться. Наверное, тоже папина дочка. Одного такого черного я недавно на заборе видел.
Морковка зашевелилась и смотрит, открыв рот. Потом ручки потянула.
Я говорю:
- Анна-Фредерика, познакомься с Чернушкой. Видишь, какая она маленькая?
И вдруг сзади - шипение.
Я замер. Потом осторожно опустил котенка на землю. Повернулся и говорю:
- А это котенкина мама.
У морковки глаза стали круглые.
Заплатка стоит, готовая к бою. Вполморды - желтое пятно. Шерсть вздыблена, в глазах - отчаяние. Потому что это я человек, она всего лишь кошка. Но я стою между ней и котятами. И это серьезно уравнивает шансы.
Я представил, что это не кошка, а молодая женщина. А вокруг и ночь и вой и грохот...
Взял девчонку поудобнее и отступил в сторону.
Морковка затихла, словно что понимает. Я обошел Заплатку кругом и вышел из сарая.
Сидел на крыльце и смотрел, как темнеет.
А потом Заплатка появилась. Сама подошла и нас обнюхала. Девчонка морщилась, когда кошка её усами задевала.
Заплатка повернулась и ушла обратно в сарай. Домой, к детям.
А мне почему-то вдруг стало очень обидно.
Повернулся, а там она стоит. Я и не видел, как подошла. Увлекся с дверью.
Она на меня смотрит и говорит:
- Девочку пора кормить.
Я говорю:
- Я знаю.
И стоим друг на друга пялимся. Как два идиота.
Потом Марта усмехнулась и говорит:
- Ты сильный.
Я на развороченную дверь смотрю и говорю: да?
Она говорит:
- Но молотка в руках сроду не держал. Я же вижу. У тебя под другое руки заточены. Поэтому и не выходит. Вот шпаги, ружья - это твоё, верно?
Я говорю: наверное.
Она говорит:
- Почему вы, мужчины, просто не можете быть дома? А? Объясни мне, солдат!
Я говорю: не знаю.
