— Я жаждал бы каждое мгновение вкушать чашу божественного нектара твоих уст…
— Что вы мне голову морочите!.. Дайте лучше баночку тополевой помады…
— Дам, дам!.. Твоих уст, сквозь которые купидон бросает свои пламенные стрелы…
— Но я хочу фарфоровую баночку…
— Я дам фарфоровую… Пламенные стрелы мучительной любви.
— Но такую вот, с деревянной крышечкой…
— С деревянной, с деревянной!.. Любви, которая сплетает в один венок…
Динь!.. Динь!..
— О судьба, за что ты приковала меня к этому проклятому месту, как Прометея! Кто там?
Двери отпираются.
— Уж вы извините, я не так сказала… Не керосину мне нужно, а касторового масла…
— Ладно, ладно, хватит! Где деньги?
— Вот они! Хозяйка меня так ругала…
— Хватит! Замолчи!
Слышно, как открывают шкафы, переставляют какие-то мелкие предметы, затем снова скрежещет засов, и юноша возвращается.
— А где моя помада? — требовательно напоминает молодая особа.
— Сию минуту!.. Пламенные стрелы мучительной любви, которая сплетает в один венок тернии с цветами…
Динь! Динь! Динь!
— О, муки! О, пытка! — вопит молодой человек, снова бежит к двери и отпирает ее.
— Римской ромашки, только побыстрей!
— Молчать! Еще приказывать мне будешь!
— Вы тут, пожалуйста, поменьше говорите, а давайте поскорее ромашку, ребенок болен.
— Довольно! Не захочу — и не дам.
— Не дадите, так я полицейского позову. Тоже нашелся…
— Бери и убирайся прочь, бездельник!
Дверь снова на запоре.
— Ну и что, что ты скажешь мне, Мария? — спрашивает обладатель завитой головы, возвращаясь поспешно обратно.
— Дайте мне тополевую помаду.
— Дам, дам! Но мое признание?
— Все это ни к чему, у вас ничего нет.
— Мария, согласись только, и я положу к твоим стопам все сокровища мира! Как только я окончу практику, мы покинем этот исполненный корысти город и упорхнем в какой-нибудь уединенный провинциальный уголок; там я открою собственное дело…
Динь! Динь! Динь!
— О Фердзя! О проклятый Фердзя! Почему ты не приходишь, чтобы освободить меня от этих дантовских оков? — жалуется юноша, снова устремляясь к двери.
В это мгновение кто-то стучится в нашу комнатку; девушка открывает дверь и говорит вполголоса:
— Сейчас, Фердзя, сейчас… Я только на минутку задержусь, у меня вышла вся помада…
— Черт его дери! Я тебе дам сколько захочешь, только не томи меня, слышишь?
— Сию минутку!
— …Открою дело, — продолжает меланхолический юноша, возвратившись, — и тогда, на лоне божественной природы…
— Помаду дайте, помаду! — кричит, топая ножкой, ангельское создание.
— Разрешите, дражайшая!.. На лоне божественной природы, вдали от недружелюбных…
— Помаду! Помаду!
— Вдали от недружелюбных взглядов, завидующих нашему счастью…
Динь! Динь! Динь!
— О, небо! — взывает несчастный влюбленный и рысью мчится к двери.
— Чего тебе, негодяй?
— По… по… жа… жа… луй-луйста…
— Что?.. говори, не то я тебя сейчас на мелкие куски изрублю!
— По-по-пожа…
Дверь в каморку приоткрывается.
— Маня, я ухожу! — доносится сердитый голос.
— Кто там? — кричит влюбленный… — Панна Мария!.. Где она? Боже! О, тень матери моей!.. Этот мерзавец еще обворует мою аптеку! Чего тебе надо, посланец ада?
— По… по… пожа… луйста…
— Чего тебе? Говори, не то убью!
— О-го… го… ппо… по…
— Чего, чего?
— О… по-го… делетидок!
— Оподельдок?.. Здесь кроется какая-то адская интрига… Где деньги? Кто прислал тебя, чудовище?
— Ттот… пан, что… у… у… во… рот…
— А-а-а… Это он!
Юноша бежит к воротам, останавливается у лестницы и кричит вслед поспешно садящейся в санки паре:
— Фердинанд! Мария!.. О Мария! Вы изменили мне!
— Нельзя так орать по ночам, весь город разбудите, — раздается в это мгновение строгий голос с угла.
Юноша обернулся, взглянул, отскочил, подобно молодой антилопе при виде тигра, и, задвигая засов с энергией, полной отчаяния, прошептал:
— Вот какой у меня сочельник… вот какой сочельник у сироты! Боже!.. Боже!.. Разве я могу назвать тебя милосердным?..
О люди! Что такое подлинные несчастья простого народа перед сознанием несчастья, которым озарены возвышенные натуры?
1
Вигилия (Wigilia) — сочельник
