избавиться от доброго галлона[18] озерной воды.
Слухи о феноменальных способностях Матта вскоре распространились по округе, так как ни папа, ни я не молчали о нем. Сперва местные охотники были настроены скептически, но после того как некоторые из них увидели его на охоте, их недоверие стало уступать место большой гражданской гордости, которая в должное время сделала имя Матта символом совершенства в кругу охотников Саскачевана.
Действительно, Матт стал чем-то вроде символа – чисто западного символа, поскольку его подвиги порой несколько преувеличивались его поклонниками ради неосмотрительных чужаков, особенно если они бывали с Востока. Произошло, в частности, столкновение именно такого чужака с несколькими местными почитателями Матта, которое принесло псу самый большой и самый долговечный триумф – успех, который не забудут в Саскатуне, пока существуют птицы и собаки, чтобы охотиться на птиц.
Все это началось в один из тех томительных июльских дней, когда прерии задыхаются, как околевающий койот, пыль лежит тяжелым покрывалом, а воздух, прикасаясь, обжигает кожу. В такие дни разумные люди удаляются в пещеры-погребки.
В Канаде для благозвучия их называют пивными залами.
Залы эти почти одинаковы по всей стране – слабо освещенные, переполненные трактиры с запахом пота, пролитого нива и табачного дыма, но в большинстве случаев в них умеренно прохладно, а безвкусная жидкость, которую выдают за пиво, обычно холодна как лед.
Именно в такой день пять жителей городка – все любители собак – собрались в пивном зале. Они только что вернулись с испытаний охотничьих собак в Манитобе и привезли с собой гостя. Это был осанистый джентльмен из штата Нью-Йорк, столь же наделенный богатством, сколь и честолюбием. Потакая своему честолюбию, он делал все, чтобы иметь лучших ретриверов не только на этом континенте, но и во всем мире. После того как в Манитобе его собаки победили, этот человек появился в Саскатуне по любезному приглашению местных жителей посмотреть, каких собак выращивают они, и приобрести нескольких, которые ему понравятся.
Собаки ему не понравились. Раздраженный этой безрезультатной поездкой в знойную летнюю погоду, он повел себя несколько вызывающе.
Во время осмотра местных сворных охотничьих собак он делал ядовитые и пренебрежительные замечания, чем уязвил чувства здешних собаководов, которым захотелось не только позлословить, но и наказать его.
Поезд гостя отправлялся в четыре часа дня, и с половины первого до трех все шестеро сидели в пивной, смакуя ледяной напиток и болтая о собаках. Разговор был жарким, как и погода.
Само собой разумеется, что упомянули Матта, назвав его собакой редчайшей породы, выдающимся экземпляром ретривера принца Альберта.
Приезжий присвистнул.
– Редкая порода! – фыркнул он. – Действительно редкая! Я никогда даже не слышал о такой.
Этот скептицизм жителя большого города распалил аборигенов[19]. Они сразу же стали рассказывать про Матта всякую всячину, а если немного и заливали, кто же станет упрекать их за это? Но чем больше они расхваливали Матта, том громче смеялся их гость и тем меньше им верил. Наконец у кого-то лопнуло терпение.
– Бьюсь об заклад, – сказал поклонник Матта резко, – бьюсь с вами об заклад на сто долларов, что эта собака может разыскивать и приносить убитую дичь лучше, чем любая другая чертова собака во всех Соединенных Штатах.
Вероятно, он чувствовал себя в безопасности, так как охотничий сезон не открылся. А возможно, он был слишком раздражен, чтобы рассуждать.
Чужестранец принял вызов, но шансов осуществить это пари, по-видимому, не было. Кто-то так и сказал. Тут гость возликовал.
– Расхвастались, – сказал он, – теперь показывайте!
Оставалось только разыскать Матта и надеяться, что он и тут не подведет. Шестеро мужчин покинули полутемную пивную и, храбро нырнув в ослепляющий летний послеполуденный зной, направились к публичной библиотеке.
Уродливая, похожая на аквариум, эта библиотека стояла немного отступя от главной улицы города. На непроезжую узкую улочку позади нее выходили два китайских ресторана и разные лавки. Мой папа работал в задней половине библиотеки, в комнате, выходящей на эту улочку. Открытая дверь с опущенной москитной сеткой пропускала лишь то скудное количество воздуха, которое задержалось и накалилось в узком пространстве позади дома. Делегация вошла именно через эту дверь.
Лежа на привычном месте под письменным столом, Матт только приподнял голову, чтобы взглянуть на вошедших, затем вернулся в состояние дремоты, почти оцепенения, вызванное жарой. Возможно, он слышал невнятные звуки разговора, взаимные представления и несколько резкий тон голоса незнакомца, но не обращал на них никакого внимания.
Однако папа слушал напряженно, и ему с трудом удалось сдержать чувство обиды, когда иностранец нагнулся, заглянул под письменный стол и сказал:
– Т е п е р ь я узнаю породу. Вы говорили, что это собака-крысолов принца Альберта? Мой папа встал и произнес холодно:
– Джентльменам угодно увидеть мастерство Матта в охотничьем поиске, не так ли?
Утвердительное бормотание своих было прервано замечанием гостя.
– Покажите его искусство, – сказал он вызывающе. – Что вы скажете об этом переулке – он, должно быть, полон крыс?
Папа не сказал ничего. Вместо этого он отодвинул стул и, подойдя к большому шкафу, где хранил некоторые принадлежности для стрельбы, чтобы они были всегда под рукой для охотничьих вылазок после работы, широко распахнул дверцу и вытащил ружейный футляр. Он вынул стволы, накладку, ложу и собрал ружье. Потом закрыл казенник и опробовал курки. При этих знакомых звуках Матт ожил, как от удара током, выполз из-под стола и, не совсем еще понимая в чем дело, стал рядом с напой, поводя носом. Что-то тут было не так, как обычно. Ведь это не был охотничий сезон. Но ружье было вынуто.
Пес вопросительно заскулил, и папа погладил его по голове.
– Дружище, – сказал он и, сопровождаемый Маттом, который следовал за ним по пятам, двинулся к распахнутой двери.
К этому моменту группа наблюдавших оказалась не менее озадаченной, чем Матт. Эти шестеро стояли в дверях комнаты и с любопытством смотрели, как папа вышел на крыльцо, поднял незаряженное ружье, навел его вдоль переулка в сторону главной улицы, спустил курки и сказал спокойным голосом:
– Бах, бах. Принеси, малыш!
До сих нор папа хранит упорное молчание относительно того, какими были его истинные намерения. Он не говорит, что ожидал всего того, что последовало, но не говорит и обратного.
Матт спрыгнул с крыльца и с предельной скоростью понесся по улочке. Видели, как он свернул на главную улицу, напугав двух старушек, которые чуть не столкнулись лбами. Наблюдавшие видели, как прохожие в дальнем конце улицы останавливались, оборачивались, чтобы поглазеть, и потом застывали в изумлении. Но сам Матт уже исчез из виду.
Он пропадал не более двух минут, но стоявшим на ступеньках библиотеки показалось, что прошло намного больше времени. Человек из Нью-Йорка только откашлялся, готовясь к новой и еще более саркастической реплике, когда увидел нечто, от чего слова застыли у него на языке.
Все видели это нечто – и не верили глазам своим.
Матт возвращался по улочке. Он трусил не спеша. Его голова и хвост были горделиво подняты, а в пасти он держал великолепного воротничкового рябчика. Он бесстрастно взбежал по ступенькам крыльца, положил птицу к папиным ногам и с удовлетворенным вздохом заполз на свое место под письменным столом.
Стояла тишина, нарушаемая только частым и тяжелым дыханием Матта. Затем один из своих, словно в забытьи, приблизился и поднял птицу.
– Подумать только, уже набита! – пробормотал он почти шепотом.
Именно в этот момент появился продавец из лавки скобяных изделий Ашбриджа. Волосы его растрепались, он был вне себя. Взбежав по ступенькам библиотеки, продавец заорал:
