— За-мол-чи, — раздельно и внятно приказал сержант, — Таноко уже распался на молекулы, и нечего тревожить его память. Мы сегодня и так уже потеряли четверых. Главное-это сохранять спокойствие, иначе ты совершишь ошибку и погибнешь. Дать тебе снотворное?
— У меня есть. Не надо.
— Да вы что, здесь спать собрались?! — возмутился Шано, — рядом с этой разлагающейся тушей?! — он бросил подвернувшейся под руку железкой в труп пехотинца. Железка стукнулась о стену и, зазвенев, покатилась по полу.
— Да, пожалуй, надо пойти поискать другое место, — сказал Кейл, поднимаясь, — в рубку нельзя, там сегодня всю ночь будут возиться техники. Восстанавливать систему дистанционного управления огнем. Там, в этой рубке, все разнесло взрывом.
— Это его работа, — засмеялся сержант, стукая по плечу Шано, — это он бросал туда гранаты и кричал, что там что-то шевелится.
— Но там и правда шевелилось, — улыбался Шано. — Откуда мне было знать, что это рубка, а не плавательный бассейн, например. Не будешь же в темноте, каждую секунду рискуя упереться грудью в ствол огнемета, читать надписи на дверях.
— Ну, хватит болтать, завтра тяжелый день, — сказал сержант и, встав, подтолкнул Шано к выходу.
На Земле, покинутой и разоренной, воцарился ад. Лишь чудом удалось предотвратить еще одну ядерную войну, но этого было мало. Опечаленные американцы после утери своих лидеров и финансовой элиты погрязли во вспыхнувшей расовой междоусобице. Кубинцы перекинули огонь революции в Мексику, где она нашла плодородную почву. Затем, найдя поддержку среди афроамериканцев, мексикано-кубинские войска вторглись на территорию США. Слабые заслоны морской пехоты, изрядно потрепанной в уличных боях с собственными гражданами, были смяты. Экипажи большинства американских военных кораблей объявили нейтралитет и ушли к берегам Европы — менять хозяев. Однако атомная подводная лодка «Тритон-2» выкинула в небо над собой шестнадцать ракет с разделяющимися боеголовками (весь свой боевой запас) и, погрузившись, двинулась к берегам Африки. Ракеты взяли курс на Северную Америку. Через несколько часов ядерный удар невиданной силы потряс Землю. Кубу попросту смыло в океан, Мексика была объята огнем, а территория, захваченная у Соединенных Штатов, превратилась в выжженную пустыню. На Нью-Йорк падал черный радиоактивный пепел, покрывая толстым слоем вставшие автомашины, замершие фигурки людей, и кружился в подворотнях в бешеном танце смерти. Через несколько дней-рвота, головокружение, потеря сознания и смерть от лучевой болезни. Выжившие уходили на север, оглядываясь на черную Статую свободы, смотревшую незрячими глазами туда, где растворились в блеске звезд корабли, унесшие людей, воплощавших в себе Американскую мечту и поступивших согласно вечным американским принципам, никогда не подводящими тех, кто ими пользуется.
В уцелевших индейских резервациях молодые люди пели старые боевые песни и смазывали винтовки: пришло время платить по счетам. По всем счетам…
Отбросив Избранных на юг, Седьмой легион понес огромные потери в живой силе и технике. Военные заводы работали на полную мощность, но оружия все равно не хватало. Остро встала проблема продовольствия: отступая, Избранные взрывали все гидропонные плантации, захваченные ими. Пятая штурмовая бригада получила пополнение — двести горцев, среди которых большинство составляли мутанты. Они с трудом держали в руках винтовки и испуганно лупали глазами на суровых двухметровых штурмовиков. Генерал Аред и начштаба зловеще переглянулись, увидев пополнение.
— От них урону больше будет, — прошипел генерал и выругался. — Ты посмотри, посмотри, что делают! — вскричал он.
Один из новобранцев поставил винтовку на авто стрельбу и, уставив ствол в землю, вцепился в приклад, бешено дергающийся от отдачи. Выстрелы грохотали, пока не кончился магазин. Штурмовики обидно загоготали, а новобранец, виновато улыбаясь, тыкал винтовкой во все стороны, не зная, как от нее избавиться. К нему подлетел какой-то сержант и, сбив его с ног, потащил на гауптвахту. Генерал отвернулся.
— Они там, в горах, больше привыкли к дробовикам, — высказался начальник штаба. — Но драться они умеют. Конечно, если речь идет о их родной земле.
— А это им не родная земля? — раздраженно спросил генерал.
— Поди растолкуй им это. Этих-то с трудом удалось набрать. Дошли мы видать до ручки, раз в штурмовую бригаду отбросы посылают, — вздохнул начштаба и склонился над картой.
Через два дня бригада, оставив для охраны комплекса два батальона и раненых, двинулась на юг для уничтожения небольшой группировки противника в составе трехсот тяжелых и двух тысяч легких пехотинцев, десантировавшихся в тыл Седьмой и Восьмой дивизий. Обе эти дивизии вели активное наступление на наспех укрепленные позиции Избранных и ежедневно теряли до 10 % личного состава. Десант в тылу мог обескровить наступление и отрезать ударную группировку от остальной армии. Штурмовые батальоны, утомленные маршем, с ходу бросились в бой. На этот раз у бригады были два десятка X-5, старых, наспех залатанных, с дребезжащим корпусом. Изъеденные коррозией стволы вызывающе смотрели вперед, и штурмовики чувствовали себя спокойней, прячась за танками. Кто-то взобрался на танк и, выпрямившись во весь рост, орал оттуда что-то воодушевляющее, но тут люк открылся, и танкист, матерясь, спихнул оратора на землю. Впереди вспыхнули огненные пятна выстрелов, потянулся постепенно удлиняющийся дымный шлейф от ракет. Один из танков остановился, дернулся и завертелся на месте. Внутри что-то грохнуло, и едкий дым клубами пополз наружу. От него испуганно бросились в разные стороны пехотинцы. Только один танкист выбрался наружу и, судорожно глотая воздух, упал возле правого трака. К нему кинулись на помощь и оттащили в сторону. Он, пошатываясь, встал и, вытащив легкий автомат, висящий у него на бедре, присоединился к штурмовикам. Горящий танк подпрыгнул на месте, башня подскочила на несколько метров вверх и с треском обрушилась на обломки: это взорвались боеприпасы. Десант Избранных занял позицию за изгородью гидропонной плантации. У них за спиной расстилались неглубокие бассейны, когда-то набитые хлореллой, а теперь высохшие и пустые. Само здание фермы было сожжено еще во время прошлогоднего наступления Избранных. Штурмовики под усиливавшимся огнем залегли и стали ждать команду.
При помощи полевого компьютера начштаба и Аред быстро составили план действия. Пять батальонов навязывали противнику фронтальный бой, сковывая его основные силы. Восемь танков и два батальона заходили в тыл Избранным, еще один батальон мог довольно близко по оврагам подойти к ферме и броситься в атаку в тот момент, когда группа, зашедшая в тыл, начнет наступление. Остальные силы равномерно распределились на местах возможного прорыва.
Взвод Лидана входил в состав батальона, залегшего напротив изгороди и «навязывающего фронтальный бой». Был дан приказ окопаться. То тут то там взмывали в воздух комья земли и слышался хлопок взрыва: солдаты втыкали в почву направленный заряд, отползали в сторону и дергали шнур. После взрыва в земле образовывалась приличного размера ямка. Они тут же падали в нее и, сгребая землю, насыпали бруствер. Отложив винтовку в сторону, Кейл сидел в окопе и курил, смотря, как сизоватый дымок уплывает в небо и тает там. Стрельба вносила диссонанс в эту идиллию, и он, поморщившись, высунул голову и посмотрел в сторону фермы. Воздух переливался, и изгородь дрожала в мареве. За изгородью стреляли, но будто нехотя. Изредка в высохшей глине перед окопами пули поднимали фонтанчики пыли, но очень редко: запасы патронов у десанта были ограничены. Лидан, подняв измазанное глиной лицо, крикнул Кейлу:
— Брось сигарету! На позициях курить запрещено!
— А ты иди и забери, — ухмыльнулся Кейл.
Шано в своем окопчике это так рассмешило, что он захрюкал, уткнувшись лицом в шлем, которым он черпал землю. Сержант посмотрел на расстояние, отделявшее его от Кейла, потом прислушался к стрельбе и, погрозив Кейлу кулаком, скрылся в окопе. Кейл снова усмехнулся и, привалившись спиной к мокрой и холодной глине, приятной в такую жару, задремал. Его радовали бои на открытом воздухе, если бои вообще могут радовать. Он чувствовал себя крысой в западне, когда спускался в подземные шахты или оказывался на военных заводах, огромных и шумных, где терялся отдельный человек и значение имели только тысячи
