— Ах, ты, воровка! Ну больше тебе не удастся ничего украсть в моей кухне. Попалась! — рука поварихи опустилась на тоненькое плечико Дэвон. Она была в ярости. — Я уже давно стала примечать, что у меня то одно, то другое пропадает; догадывалась, что кроме тебя некому, ну а вот теперь и доказательство налицо!
Дэвон с трудом проглотила слюну. Даже в свои десять лет она уже знала, какая участь ждет воров и воровок. Она видела виселицу на развилке дороги за деревней, на которой постоянно болтались исклеванные грифами трупы повешенных.
Повариха повернулась к Хиггинсу:
— Нужно вызвать шерифа, я не потерплю в своей кухне воровку.
Хиггинс нетерпеливо поднялся и прокашлялся:
— Слушай-ка. Звать шерифа из-за того, что девчонка взяла один апельсин?
— А как же? Она уже давно этим занимается. То у меня кусок хлеба, то ломтик сыра исчезнет, то мясо. А теперь уж, вообще, покусилась на апельсин ее милости! — Повариха сунула руку в карман Дэвон и вытащила золотой плод. Она помахала им у Хиггинса перед носом.
— Ну будь благоразумной. Она же ребенок! Глаза поварихи метали молнии.
— Воровка — это воровка, сколько бы лет ей ни было. Пусть ее накажут сейчас, это лучше, чем когда она вырастет. Сегодня апельсин, завтра серебряные ложки… Нет, с этим надо кончать сразу. С какой стати нам, бедным, но честным работягам, терпеть общество этой воровки?
Хиггингс глубоко вздохнул. Напомнить ей, что ли, кто такая Дэвон? Она же фактически ворует сама у себя. Она же тоже Макинси.
— Ну во всяком случае, надо сперва поговорить с леди Макинси. После того, как не стало лорда Колина, она отвечает за все, что происходит в этом доме, и за всех, кто здесь обитает, — Хиггинс бросил взгляд на Дэвон. — А ты, давай-ка отсюда!
Дэвон неуверенно переводила глаза с поварихи на Хиггинса и обратно. Впрочем, она быстро сообразила, что для нее лучше всего последовать совету. Вроде как и повариха уже не так больно стискивала ей плечо. Вырвавшись, она опрометью бросилась из кухни. На пути к конюшне был стог сена — она давно облюбовала его себе как убежище. Вверх по лестнице, секунда, и она — в ворохе сладко-пахучего сена. Разбросала его немножко, открылись доски, приподняла их — и, нырнув внутрь, поставила их на место. Вот оно — ее убежище. Как это славно — отгородиться от этого жестокого мира! Она свернулась в клубочек, уткнувшись лицом в жесткую ткань своего жалкого одеяния. По телу прошла судорога, из горла вырвалось что — то вроде короткого рыдания. Хорошо бы поплакать, но нет! Она уже давно поняла, что слезы к добру не ведут. Они хороши для тех, у кого есть сила и власть. Слабому только хуже: враг увидит твое бессилие и сразу им воспользуется.
Дэвон вновь содрогнулась всем телом. Вот сейчас позовут шерифа, ее повесят… Она снова вытерла рукавом нос. Единственная надежда на ее милость. Но вряд ли она за нее заступится. Да к тому же, куда ей справиться с поварихой?
Зеленые глаза Дэвон зажглись мятежным огоньком. Она угрожающе выдвинула челюсть. Эти там, наверху! Она вспомнила, как она первый раз услышала о том, кто ее отец. Это было как будто вчера — и какая это была боль! Ей было тогда шесть лет, и она впервые начала понимать туманные намеки слуг. Она была настолько простодушна, что решила сама обо всем поговорить с тем, кого они называли ее отцом. Так она и сделала: однажды воскресным утром проскочила в кабинет лорда Макинси и предстала перед ним. Никогда она не забудет взгляда, которым он ее одарил, когда она выскочила из укрытия за дверью, обхватила его за ноги и назвала папой. Лорд Макинси отшвырнул ее как кошку и приказал отправляться на кухню. Она, дурочка, пыталась еще объяснить ему то, чего он, наверное, не знает, — что она — его дочь.
Ноздри его сузились — как будто перед ним было что — то вонючее, противное, губы сложились в выражавшую отвращение гримасу С каким презрением он на нее глядел! Он даже не подумал, как его слова могли подействовать на сердце шестилетней девочки: мол — у него нет никаких обязательств по отношению к ней — подумаешь там, ошибка одной ночи; и вообще, она должна быть ему благодарна за то, что он ее оставил в своем доме; но если она будет еще приставать к нему и качать права, то он вынужден будет отправить ее в приют.
Это была первая и единственная встреча с отцом Она преподала Дэвон жестокий, но полезный урок: ей не на кого надеяться в этой жизни, кроме как на саму себя. Познать эту истину в столь раннем возрасте — тяжело, но с тех пор ей стало как — то легче приспосабливаться к жесткой реальности мира. Это было, пожалуй, единственное ценное, что она получила от своего отца.
«А Хиггинс думает, ее милость скажет не вызывать шерифа. Ха — ха! — пробормотала Дэвон сама себе, по-взрослому трезво оценивая ситуацию. — Да она с удовольствием от меня отделается!» В лице девочки появилось выражение целеустремленности и решительности. «Но до этого свинья Уинклер заплатит мне за все. Пусть меня повесят, зато у него хоть синяк под глазом останется!»
Она вновь разобрала потолок своего укрытия, вылезла наружу, засучила рукава и расправила плечи. Слезла вниз, огляделась Уинклер, должно быть, спрятался, как крыса, поблизости. Раздался ленивый свист. Ага, он сам себя обнаружил, тем лучше! Она осторожно прокралась вдоль каменной стены амбара, заглянула за угол. Вот он, развалился, нога на ногу, ботинок болтается, в руках какая — то травинка, счастлив и доволен. Ну, сейчас ему испортим жизнь!
Дэвон выскочила из — за угла, руки в боки, ноги широко расставлены. «Ну, на этот раз не уйдешь, Уинклер!»
Уинклер как лежал, так и подпрыгнул, потом вскочил и отступил на шаг. Он был на два года старше и на голову выше, но в этой малявке сейчас было нечто, от чего у него похолодело в спине. Он любил розыгрыши, типа того, что он учинил над Дэвон, любил, когда люди из — за него попадали впросак, но конфликты всякого рода — это было не для него. Он был попросту труслив. Вот и сейчас он нервно сглотнул и облизнул губы.
— Я же в шутку, Дэвон.
— Вот я тоже сейчас пошучу с тобой, — процедила Дэвон сквозь зубы и сделала угрожающий шаг вперед.
Уинклера уже потянуло в туалет, но он еще храбрился.
— Не посмеешь! Я больше тебя!
Он еще не договорил, а Дэвон уже действовала: ее кулачок чуть не сдвинул ему челюсть на сторону. Уинклер завопил и бросился наутек — прямо к дому. Дэвон — за ним. Она настигла его как раз, когда он перелезал через забор у конюшни. Они оба рухну ли в большую кучу навоза, которую конюхи сложили сегодня утром после чистки стойла. Уинклер упал лицом в самую середину зловонной массы, а Дэвон навалилась на него сверху, продолжая его лупить и таскать за волосы. Уинклер, кое — как прикрыв голову руками и отчаянно пиная ногами во все стороны, запросил пощады. Но нет! Дэвон продолжала творить свое возмездие, пока чья — то рука не оторвала ее от несчастной жертвы.
— Господи! Посмотри на себя! Вечно ты во что-нибудь вляпаешься!
Это был Хиггинс, — уголки его рта опустились, демонстрируя отвращение. Зажав одной рукой нос от жуткой вони, он другой держал Дэвон за воротник, изо всех сил стараясь, чтобы она, не дай Бог, не прикоснулась к его безупречно чистому костюму.
Дэвон вырвалась и пригладила свой наряд. Запах, судя по всему, ее не очень смущал. Она бросила на дворецкого мятежный взгляд, а потом вновь перевела его на свою всхлипывающую жертву.
Мальчишка тем временем тоже встал и испуганно глядел на Дэвон.
— Вот из — за него я и вляпалась, и пусть он за это заплатит, прежде чем меня вздернут.
— Господи, детка! За то, что ты украла апельсин, тебя уж, конечно, не повесят.
— Тогда, значит, меня посадят в тюрьму, но до того пусть он тоже узнает, почем фунт лиха.
Хиггингс покачал головой.
— Да никто тебя не посадит. Я говорил с леди Макинси, и она хочет видеть тебя.
Дэвон недоверчиво вздернула голову.
— Ее милость хочет меня видеть?
— Да, да, — ответил Хиггинс, сам несколько смущенный по поводу того, во что это все может вылиться. Леди Макинси действительно сказала, что хочет лично увидеть девочку, прежде чем решить ее
