Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

– Но тогда ты мог бы рассказать эту историю властям? Они бы уж точно нашли.

– Они бы точно его нашли и утилизировали на строительство светлого будущего, то есть построили бы лишние танки, – улыбнулся он.

– В таком случае ты обратился не по адресу. Я – комсомолец и считаю, что коммунизм должен быть построен.

– Я сделал свой последний шаг, – улыбка согда стала сочувственной. – Теперь дело за тобой. Но не торопись идти в райком. В лучшем случае тебя засмеют. А в худшем – спрячут в психушке.

Я подумал и, придя к выводу, что альтернатива собеседника 'железна', сказал:

– Ну ладно, рассказывай, что накопали твои предки за две тысячи двести восемьдесят четыре года.

Согд развязал платок-пояс, выложил на камень таившиеся в нем кусок лепешки, несколько кусочков печака – местной сладости – и... светокопию геологической карты пятидесятитысячного масштаба, несшей гриф 'Секретно'.

Мне стало не по себе. За хранение такой карты или недонесение о ее наличии у частного лица, каждому советскому гражданину светило несколько лет заключения в местах не столь отдаленных или, по меньшей мере, лишение светлого будущего в виде высшего образования. Об этом сын геологов знал прекрасно.

Согд, ожидавший такой реакции, иронически усмехнулся, и я взял себя в руки, не знавшие, куда себя деть. Рассказ о проделанной предками работе занял около часа. Сначала, слушая, я нервничал – на турбазе уже пятнадцать минут как ужинали, а меня после купания на солнцепеке мучил беспощадный юношеский голод. Когда же повествование завершилось, думать о еде я не мог – до того оно было полно деталей, превративших мои сомнения в неколебимую уверенность.

Однако вернемся к главной нашей теме.

5

В сердце у каждого человека —

Если вправду

Он человек —

Тайный узник

Стонет...

Исикава Такубоку.

Жестяной уазик спустился по оврагу, – я видел в окне садовые террасы, забор дома мамы Марии, удерживаемый безжалостно обрезанными тутовыми деревьями и одним столбом, который вкопал и забетонировал я. Преодолев мост над каналом, машина очутилась в долине реки, хотя попасть туда никак не могла – не было дороги, только узенькая каменистая тропинка серпантинами спускалась вниз. Света с Надей сразу ушли к реке, или еще куда, а мы остались. Мне было неловко. Я знал, что должен быть с Надей или Светой, родивших мне детей, должен попытаться что-то им сказать, чтобы все стало проистекать по- человечески. Но они ушли, и я оказался с незнакомкой в довольно просторной шатровой палатке. Семилетняя ее спутница (единомышленница) на меня с интересом поглядывала. Она была в льняном сарафане с большими цветами. Мне стало неловко. Женщина, бывшая в клетчатой рубашке поверх купальника, эту неловкость устранила, мягко положив руку на мое плечо. Глаз ее я не чувствовал – только приязнь и притяжение. Когда я забыл о Наде и Свете, она сказала что-то девочке, и та ушла к ручью. Прошло мгновение, и женщина сидела надо мной, лежавшим на спине, на корточках и вращала попой, раз за разом упадая на меня так, что мой восторженный член едва не входил в ее матку. Восхищение, действие, чувственная сладость переполняли меня. Я счастливо смеялся душой, и она была счастлива. На самом пике наслаждения моя крайняя плоть расцвела чудесно-невозможным цветком осязания, и я кончил.

* * *

Я проснулся. Включил лампу. Снял трусы – они были в сперме. Сперма была на простыне и на пододеяльнике. Иногда я кончал ночью, когда был одинок, и приходили фантазии, но так хорошо мне никогда не было. Не было неприязни к замаранному белью и к себе. Было покойно. Одиночество ушло. Я престал ненавидеть Свету и страшную ее мать. Чувство к Полине стало посторонним. Я знал, что с женщиной из сна у меня все получится. Она – моя. И девочка моя. И я все сделаю, чтобы она выросла хорошей. Пусть они виртуальны – ведь и я обитаю отнюдь не в вещественном мире. Мы будем счастливы, и они будут думать обо мне лучше, чем я о себе.

Я действительно это чувствую. У меня было много реальных женщин – и не одна из них не была до конца моей, как явившаяся ночью. У нас все получится, ведь я во сне вижу и чувствую резче, чем наяву.

Чтобы она бы мне сейчас сказала?

* * *

– Ты работай, милый. Ты должен каждый день продвигать задуманное... А вечером я приду.

Улыбнулась таинственно, и я явственно увидел, то, что случится только вечером.

– Папа, а я? – сморщила девочка носик. – Мы с тобой поиграем?

– Конечно...

* * *

Мужчины, не умеющие найти сексуального партнера, крадут женщин, и заключают их в погребах или подвалах. То есть создают себе искусственную явь, в которой они могут все.

Я создал себе такую же явь по ту сторону сознания.

Однако надо работать.

* * *

Перечитав написанное накануне, я почувствовал себя Павликом Морозовым. Меня родили, выкормили, дали образование, помогали, как могли, в течение всей жизни, а я пишу гадости. Пишу донос. Приговор. Не низость ли это? Жизни не изменить, а подобного рода труды лишь добавляют в нее горечи. Надо быть благородным и благодарным, ведь тьме и тьме людей досталась невообразимо худшая участь. Младенцев выбрасывают в мусорные баки, подвергают насилию или вовсе отдают на воспитание дворовым собакам.

Нет, несмотря ни на что, я должен сделать это.