очередной колкостью дело не станет.
— Ну что там? — отрывисто спросила она, еще не заглянув в проектор.
— Такое странное выражение лица… Не знаю, как и сказать. Совсем не похоже на всех остальных. Это было сделано специально?
Она прищурилась и посмотрела на слайд.
— Господи, — пробормотала она в ужасе и прислонилась головой к его плечу. Чуть успокоившись, она тихо сказала:
— Я не собиралась брать это с собой. — Потрясенная, Ром отложила проектор и отошла. А она-то надеялась, что позабудет этого несчастного ребенка. Его портрет она закончила незадолго до Рождества. Ощутив, что Кэмерон смотрит на нее, она обернулась. Он ни о чем не спрашивает, но ей почему-то захотелось рассказать ему. Возможно, чтобы прогнать этот кошмар.
— Мне думалось, что никто не заметит. Честно говоря, я даже боялась: а не плод ли это моего воображения. — Она взяла любимую свою кисть и стала теребить ее. — У Джейми была лейкемия. В то время ему ненадолго стало лучше. Но, очевидно, ни он, ни я не могли скрыть предчувствие близкой смерти. — И спустя полгода это глубокое впечатление все так же преследовало Ром. Она тогда разрывалась между тем, что не справится с этим заказом, и тем, что не может не писать.
Кэмерон неторопливо вставил в проектор другой слайд и почти тотчас же попросил объяснений. «Как искусно, просто мастерски манипулирует он моим настроением», — мелькнула у нее мысль.
— А-а, это Кэндис — маленькая хулиганка в ангельском платьице. Ее мамаша вздумала уберечь ее от взросления и вечно одевала в лакированные туфельки с кружевными носочками, даже когда бедняжка стала носить бикини и заигрывать с каждым встречным и поперечным. Страдалица Кэндис устраивала матери жуткие скандалы. — Ром мимолетно улыбнулась, вспоминая тринадцатилетнего чертенка — незабываемые три недели! — Слава Богу, ваших ребятишек не подавляют. Я кое-что поняла, рисуя детей: хотя их кипучей энергией удается управлять, сдерживать лучше не стоит — иначе не миновать грандиозного взрыва.
— Короче говоря, вы не сторонница дисциплины, — заключил Кэмерон.
Ром резко повернулась и с упреком взглянула на него:
— Я этого не говорила. Я только хотела… впрочем, вас вряд ли интересуют мои размышления о воспитании детей. Ну что ж, если вы желаете спросить что-нибудь еще о моей работе, мистер Синклер, я с удовольствием вам отвечу. Если же нет… — Она красноречиво оборвала фразу и , как можно крепче сжала красивые полные губы.
До обеда трое мальчуганов показывали Ром окрестности — ей захотелось поискать подходящие места для работы. И теперь у нее жутко разболелись мышцы: отвыкнув лазить по горам, Ром и забыла, что мышцы могут так ныть. Сообрази она раньше, что владения Синклеров — не ровная полянка, ей, пожалуй, удалось бы растянуть прелести таких прогулок на несколько дней. Сорванцы же решили ее испытать, а когда она раскусила их замыслы, отступать было уже поздно.
И все же она смогла победить хотя бы внешне. Коварная троица водила ее по горной долине кругами. Окрестности напомнили ей деревушку Линдос на Родосе: в детстве Ром резвилась там в такой же долине. Наконец на третьем круге до нее дошло, что эту дорогу она уже видела. Это ее раздосадовало, но чертенятам она не призналась, а тонко намекнула, что им не удалось обвести ее вокруг пальца.
— Спасибо, ребята, вы уделили мне немало времени. Теперь бегите, если у вас дела. Маршрут я помню точно, так что четвертый круг сделаю сама, — сказала она серьезно и едва не расхохоталась, увидев, как Томас сконфуженно опустил глаза. Проказники побродили с ней еще с полчаса, но уже не пытались водить ее за нос и перемигиваться. А когда мальчики захотели показать ей свою Каменную гору и научить ловить раков, стало очевидно, что она окончательно победила.
До обеда еще оставалось немного времени. Ром лежала в ванне и смотрела на розовые облака, уплывавшие за горизонт. До чего же медленно отступает ноющая боль в мышцах! Проклятое самолюбие! Ну уж теперь все, с нее хватит.
После обеда мальчики ушли к себе смотреть любимую телепередачу. Пить кофе Кэмерон предложил на балконе. Ром согласилась.
— Только я пока вниз смотреть не стану.
— Не переносите высоту?
— Вообще-то я этим не страдаю. Просто надо привыкнуть, постепенно. А вот когда я снопа пойду с ребятами лазить по горам, обязательно дайте мне с собой защитные очки.
Она со стоном неловко опустилась на подушки шезлонга.
— Неплохую прогулочку вам устроили, а? — усмехнулся Кэмерон и подал ей чашку кофе с апельсиновым ликером.
— Могли бы меня предупредить. Я-то полностью доверилась дьяволятам, пока мы не стали карабкаться по одной и той же горе в третий раз.
— Я полагал, что вам важно узнать, кого вы будете писать, прежде чем приступить к портрету.
— Не хотела бы я, чтобы вы видели мой портрет после этой прогулки.
От его глуховатого ленивого смеха по спине у нее пробежала странная дрожь, но она ощутила ее в каком-то тупом забытьи. Не уснуть бы прямо здесь, в шезлонге. Вскоре Кэмерон отодвинул пустую чашку, встал и потянул ее за руку:
— Идемте, я кое-что хотел вам показать.
— Там? — она с опаской уставилась на деревянные перила балкона.
— Сейчас лучше всего привыкать к обстановке. Всю долину вы сегодня не увидите, но посмотреть, как всходит луна из-за Каменной горы, явно стоит. Редкостное зрелище!
Смущенная его прикосновением, Ром принужденно засмеялась:
— Луну я видела вчера, благодарю покорно. Одну луну повидал — все повидал.
— М-м, но ведь спать еще рано. Я-то думал, что такие, как вы, не ложатся в десять вечера.
Он стоял совсем близко, и Ром с волнением ощущала его притягательную жизненную силу. Положение было не из легких.
— «Такие, как вы…» Что вы имеете в виду? — с вызовом спросила она.
Кэмерон на секунду задумался, потом проговорил:
— То есть такие восхитительные и чарующие, как вы. Такие, что смотрятся в лунном свете так же прелестно.
Она с недоверием поглядела на него, гадая, сколько в его глубоком проникновенном голосе искренности.
— Ограничимся двумя комплиментами из трех, ладно? «Восхитительная» и «чарующая» — принимаю, потому что, как всякая женщина, люблю порой откровенную лесть. Но насчет лунного света — это уж слишком, вам не кажется?
Радом с ним она чувствовала себя безвольной и слабой. Давно уже ей не приходилось испытывать ничего подобного. «Не знаю, смеется он надо мной или нет, но если он воображает, что меня можно свести с ума такой ерундой, то его манеры явно устарели. Окопался тут в горах и еще на что-то рассчитывает».
— Значит, обойдемся без лунного света, — промолвил он с наигранной грустью. — Подчиняюсь вашему безупречному вкусу.
О, сатана! Все ж таки он смеется над ней! Ром хотела вырваться, но он держал ее железной хваткой, без всякого намека на галантность.
— Знаете, когда Алисия сообщила, что мальчиков будет писать художник по фамилии Кэрис, я не очень-то поверил. Ей иногда такое в голову взбредет… Короче говоря, я навел справки и убедился, что этот самый Кэрис, — он намеренно выделил его имя, — такая величина…
Он с лукавой усмешкой посмотрел на нее. Ром изо всех сил сопротивлялась его обаянию.
— Мне сказали, что Р. Кэрис — вдовец средних лет, писал портреты высокопоставленных
особ, а также тузов, преуспевавших в бизнесе и искусстве, и, скорее всего, ему подойдет чисто мужское общество. — Он выжидающе посмотрел на нее. Ром осторожно высвободилась.
— И что? — спросила она.
Он ловко обнял ее за талию и притянул к себе с такой силой, что она потеряла равновесие и упала ему
