Билл ткнул пальцем.
— Вон там… видишь? Думаю, это Палм-Хауз. Нет, не там, где щит, с другой стороны. И почему только власти разрешают портить панораму этими щитами?
— Я не знаю, — голова зудела. Она почесалась и с волос посыпалась черная перхоть. Она посмотрела на свои пальцы и в ужасе увидела, что подушечки черные, словно кто-то только что снял их отпечатки.
— Билл? — она прошлась рукой по светлым волосам и посыпавшиеся чешуйки увеличились в размерах. Она видела, что это не кожа, а сгоревшая бумага. С одного клочка на нее смотрело лицо, проступившее, как на негативе.
— Билл?
— Что? Чт… — сорвавшийся голос Билла испугал ее куда больше, чем резкое движение его рук, вертанувших руль, отчего автомобиль едва не сбросило с асфальта. — Господи, дорогая, что у тебя в волосах?
На клочке сгоревшей бумаги она увидела лицо матери Терезы. Увидела лишь потому, что думала о Нашей госпоже ангелов? Кэрол подняла клочок с платья, чтобы показать Биллу, но сгоревшая бумага раскрошилась под ее пальцами. Она повернулась к мужу и увидела, что очки уходят в щеки, растворяются в них. Один его глаз выскочил из орбиты и лопнул, как спелая виноградина, налитая кровью.
«И я это знала, — подумала она. — Знала даже до того, как повернулась. Благодаря этому чувству».
На деревьях щебетали птицы. С рекламного щита Мария протягивала руки. Кэрол попыталась вскрикнуть. Попыталась вскрикнуть.
— Кэрол?
Голос Билла, доносящийся издалека, с другого континента. Потом его рука, не мнущая платье в промежности, а на плече.
— Ты в порядке, крошка?
Она открыла глаза яркому солнечному свету, уши — мерному гулу двигателей «Лирджета». И чему-то еще — давлению на барабанные перепонки. Перевела взгляд с встревоженного лица Билла на дисплей высотомера, расположенного на стенке салона под термометром: двадцать восемь тысяч футов.
— Снижаемся? — удивленно спросила она. — Уже?
— Быстро, не правда ли? — в голосе удовлетворенность, словно Билл сам вел самолет, а не платил за него. — Пилот говорит, что мы приземлимся в Форт-Майерсе через двадцать минут. Мы просто перепрыгнули через всю Америку, детка.
— Мне приснился кошмар.
Он рассмеялся. Этот смех, самодовольный, говорящий, ну нельзя же быть такой идиоткой, она терпеть не могла.
— Во время второго медового месяца кошмары не разрешаются. Что снилось?
— Не помню, — ответила она, и не солгала. В памяти остались только фрагменты: Билл с уходящими в щеки, растворяющимися в них очками, одна из трех или четырех запретных частушек, которые они иногда распевали в пятом или шестом классе. «Деве я молюсь и…» а как же дальше, как? Не вспоминалось. Другая частушка, о большой папиной штучке, всплыла в памяти, а вот про Марию — нет.
«Мария помогает больным Флориды», — подумала она, понятия не имея, откуда взялась эта мысль и что она означает, и тут же раздался мелодичный звуковой сигнал и зажегся транспорант с надписью «ЗАСТЕГНИТЕ РЕМНИ». Самолет шел на посадку. «Пора начинать дикий загул», — подумала она и застегнула ремень.
— Действительно не помнишь? — Билл застегнул свой. Маленький самолет вошел в облачный слой, где хватало возлушных ям, один из пилотов в кабине отреагировал на изменение полетных условий, болтанка прекратилась. — Обычно, сразу после того, как проснулся, в памяти что-то остается. Даже кошмары.
— Я помню сестру Аннунсиату, из школы «Нашей госпожи ангелов. Время самоподготовки.
— Да, это действительно кошмар.
Десять минут спустя пилот выпустил шасси. Еще через пять минут они приземлились.
— Они должны подогнать автомобиль прямо к самолету, — Билл уже начал вести себя, как большая шишка. Она этого не любила, но терпела, в отличие от самодовольного смеха и покровительственных взглядов. — Надеюсь, проволочек не будет.
«Не будет, — подумала она и то самое чувство многократно усилилось. — Через секунду-другую я увижу его в окно с моей стороны. Самый подходящий автомобиль для отдыха во Флориде. Огромный белый „кадиллак“ или даже „линкольн“.
И, да, увидела, доказав что? Ну, наверное, доказав, что иногда у человека случается dйjа vu: по его ощущениям то, что должно случиться, уже было. К самолету подогнали не «кадиллак» и не «линкольн», а «Краун Викторию», автомобиль, который в гангстерских фильмах непременно называли «Краун Вик».
— Ой, — вырвалось у Кэрол, когда он помогал ей спуститься по трапу. От горячего солнца кружилась голова.
— Что-то не так?
— Да нет, все нормально. У меня dйjа vu. Полагаю, последствия этого сна. Мы уже здесь были, все такое.
— Просто мы слишком быстро перенеслись из одного мира в другой, — Билл поцеловал ее в щеку. — Пошли, пора начинать дикий загул.
Они направились к автомобилю. Билл показал водительское удостоверение девушке, которая подогнала «Краун Викторию» к трапу самолета. Кэрол заметила, что он сначала оценил длину ее юбки, а уж потом расписался на бланке получения автомобиля. Девушка закрыла папку.
«Сейчас она ее уронит, — подумала Кэрол. Чувство было очень уж сильным. Она словно сидела на карусели в парке развлечений, которая крутилась слишком быстро, грозя перетащить тебя из Страны веселья в Королевство тошноты. — Она ее уронит, а Билл, конечно, поднимет, не преминув присмотреться к ее ногам».
Но девушка из агентства «Хертц» папку не уронила. Подъехал белый минивэн, чтобы отвезти ее к зданию аэровокзала. Девушка ослепительно улыбнулась Биллу, Кэрол она полностью игнорировала, открыла дверцу со стороны пассажирского сидения. Залезая в кабину неловко оступилась. Билл, конечно же, подхватил ее под локоток, удержал от падения. Она опять улыбнулась, он бросил прощальный взгляд на ее стройные ноги, а Мэри стояла у растущей груды их багажа и думала: «Деве я молюсь и…»
— Мистер Шелтон? — второй пилот. В руке он держал последний чемодан, с лэптопом Билла, и на его лице отражалась тревога. — С вами все в порядке? Вы очень бледная.
Билл услышал и отвернулся от отъезжающего минивэна. Если бы ее самые сильные чувства в отношении Билла были бы ее единственными чувствами в отношении Билла, теперь, после двадцати пяти лет совместной жизни, она бы ушла от него, узнав о романе с секретаршей, клеролской блондинке, слишком молодой, чтобы помнить рекламный слоган «Клерола»: «Если у меня есть только одна жизнь». Но были и другие чувства. Любовь, например. Все еще любовь. Та любовь, о существовании которой не подозревали ученицы католической школы, а то, что растет само по себе, скажем, сорняки, очень живуче.
Опять же, не только любовь удерживала их вместе. Были еще и секреты, и приходилось платить за то, чтобы они таковыми и оставались.
— Кэрол? — спросил он. — Крошка? Все нормально?
Она уже хотела сказать, что нет, она не в порядке, она идет ко дну, но ей удалось улыбнуться и ответить: «Дело в жаре, дорогой. Давит на голову. Усади меня в машину и включи кондиционер. Я сразу приду в себя».
Билл взял ее под руку («Могу поспорить, на мои ноги ты и не взглянул, — подумала Кэрол. — Ты знаешь, откуда они растут, не так ли?») и повел к «Краун Вик», как старенькую хрупкую даму. К тому времени, как за ней закрылась дверца, а в лицо повеяло прохладой, ей действительно стало лучше.
«Если это чувство вернется, я ему скажу, — подумала Кэрол. — Должна. Слишком оно сильное. Это не нормально».
Но dйjа vu и есть отклонение от нормы, полагала она… что-то в нем от грезы, что-то от волшебства и (она точно об этом читала, возможно в приемной своего гинеколога, дожидаясь, пока тот займется обследованием ее интимного местечка) ошибочного электрического импульса в мозгу, в результате которого
