спустя туда же вернулся и Хэггерти. Вид у него был — не позавидуешь. Несомненно, за долгую службу на флоте он повидал немало, но в зрелище человека, умершего от отравления, есть что-то особенно жуткое. Я налил полстакана виски, кок залпом выпил и закашлялся. Лицо его приобрело почти нормальный цвет.
— Что это? — хрипло спросил он. — Что же это за яд? Господи, в жизни не видел такого кошмара.
— Не знаю. Но пытаюсь выяснить. Так можно мне осмотреть камбуз?
— Ну конечно. Не сердитесь, доктор. Я не знал. Что вы хотите осмотреть в первую очередь?
— Уже десять минут двенадцатого, — заметил я.
— Десять двенадцатого? Господи, совсем забыл про вахтенных! воскликнул Хэггерти и с невероятной поспешностью начал собирать ужин. Две банки апельсинового сока, консервный нож, термос с супом и второе в плотно закрытых металлических судках — все это он сложил в плетеную корзину вместе с вилками, ложками и двумя бутылками пива. На все ушло немногим больше минуты.
Пока кока не было — отсутствовал он минуты две, — я осмотрел продукты на полках и в объемистом холодильнике. Если бы даже я и умел проводить анализ, у меня не было нужной аппаратуры, поэтому я полагался на зрение, вкус и обоняние. Ничего необычного я не обнаружил. Действительно, чистота на камбузе была безупречная.
— Напомните мне меню ужина, — обратился я к Хэггерти, когда тот пришел.
— Апельсиновый или ананасовый сок, говяжье рагу...
— Консервированное? — спросил я, на что тот кивнул. — Давайте посмотрим. — Открыв по две банки всего, что перечислил кок, под его пристальным взглядом я снял пробу. По своему вкусу ни соки, ни рагу не отличались от обычных консервированных продуктов.
— А что было на второе? — продолжал я. — Бараньи котлеты, брюссельская капуста, хрен и вареный картофель?
— Совершенно верно. Но эти продукты хранятся не здесь.
Кок провел меня в прохладное помещение, где хранились продукты и овощи, затем в освещенную ярким светом холодную кладовую, где с крюков свешивались огромные куски говядины, свинины и баранины.
Как я и предполагал, ничего подозрительного я не обнаружил и заверил Хэггерти: в том, что произошло, нет его вины. Затем поднялся на верхнюю палубу и, пройдя по коридору, добрался до капитанской каюты. Повернув ручку и убедившись, что дверь заперта, я принялся стучать. Затем начал бить по двери каблуками. Безрезультатно: раньше, чем через девять часов, капитан не придет в себя. Хорошо, что штурман знает свое дело.
Я вернулся на камбуз (Хэггерти там уже не было) и, пройдя через кладовку, проник в кают-компанию. Мэри Дарлинг и Аллен сидели на диване и, сплетя руки, глядели друг другу в глаза. Я знал, на судне романы возникают чаще, чем на берегу, но полагал, что случается это где-то у Багамских островов, а не здесь, в стылых просторах Арктики, вряд ли способных настроить кого-то на лирический лад. Заняв капитанский стул, я плеснул себе на дно стакана виски и произнес: «Ваше здоровье!». Оба подпрыгнули, словно их ударило током. Мэри укоризненно произнесла:
— Ну и напугали вы нас, доктор Марлоу!
— Прошу прощения.
— Мы все равно собирались уходить.
— Еще раз прошу прощения. — Посмотрев на Аллена, я усмехнулся. — Тут не то что в университете, верно?
— Действительно, есть разница, — слабо улыбнулся он.
— А что изучали?
— Химию.
— И долго?
— Три года. Вернее, почти три года. — Снова слабая улыбка. — Вот сколько времени понадобилось, чтобы убедиться: с этим предметом я не в ладах.
— А сколько лет вам теперь?
— Двадцать один год.
— Все еще впереди. Когда я начал учиться на врача, мне стукнуло тридцать три.
Хотя Аллен ничего не сказал, по выражению его лица я понял, каким стариком он меня считает.
— А что же до этого делали?
— Ничего особенного. Скажите, во время ужина вы сидели за капитанским столиком? — Оба кивнули. — Примерно напротив Антонио?
— Пожалуй что так, — отозвался Аллен. Это было хорошим началом.
— Антонио нездоров. Я пытаюсь выяснить, не съел ли он чего-нибудь такого, что могло отрицательно повлиять на него. Не заметили, что он ел?
Оба растерянно переглянулись.
— Цыпленка? — подсказал я. — А может, сардины?
— Простите, доктор Марлоу, — проронила Мэри. — Мы не очень-то наблюдательны.
Я понял, что помощи отсюда ждать нечего: оба слишком заняты друг другом. Может быть, они и сами-то ничего не ели. Я тоже был не очень наблюдателен. Но ведь я не знал; что готовится убийство.
Держась друг за друга, чтобы не упасть, молодые люди встали с дивана.
— Если вы идете вниз, попросите Тадеуша зайти. Он в салоне.
— А что, если он в постели? — сказал Аллен. — И спит?
— Где-где, но только не в постели, — убежденно ответил я.
Минуту спустя появился Граф. От него разило бренди. Породистое лицо его выражало раздражение.
— Какая досада! — начал он без всякого вступления. — Какая досада, черт подери! Не знаете, где можно найти отмычку? Этот идиот Антонио заперся изнутри и дрыхнет, наевшись успокоительных таблеток. Никак не разбудить этого кретина!
— Он не запирался изнутри, — произнес я, извлекая из кармана ключ. — Я запер его снаружи.
Растерянно посмотрев на меня, в следующую минуту Граф машинально полез за фляжкой, видно догадавшись, что произошло. Особого потрясения он, похоже, не испытывал, но растерянность его была неподдельной. Он наклонил фляжку, из которой в стакан упало две-три капли. Протянув руку к бутылке «Черной наклейки», щедро налил в стакан и сделал большой глоток.
— Он не мог меня услышать? Он... уже никогда никого не услышит?
— К сожалению. Пищевое отравление, не иначе. Это был какой-то очень сильный, быстродействующий и смертельный яд.
— Он мертв?
— Мертв, — кивнул я.
— Мертв, — повторил Граф. — А я-то... Я ему сказал, чтобы он прекратил свою итальянскую оперу, и оставил его умирать. — Отхлебнув из стакана, Тадеуш скривился, но не из отвращения к содержимому. — А еще католиком себя считал.
— Ерунда. Надевать на себя рубище и посыпать голову пеплом вам не стоит. Вы не заметили ничего особенного? Я видел Антонио за столом, но оказался не более наблюдательным, чем вы, хотя я как-никак и врач. Кроме того, когда вы уходили из каюты, помочь ему было уже невозможно. — Плеснув в стакан Графа виски, себе наливать я не стал: должен же хоть кто-то сохранить трезвую голову. — Вы сидели рядом с ним за ужином. Не помните, что вы ели?
— Что и все. — При всей изысканности своих манер Граф не мог скрыть, что потрясен. — Вернее, Антонио ел не то, что ели все.
— Не надо говорить загадками, Тадеуш.
— Грейпфруты да подсолнечное семя. Он практически только этим и питался. Вегетарианец придурочный.
— Полегче на поворотах, Тадеуш. Вегетарианцы могут стать вашими гробовщиками.
— Весьма неуместное замечание, — снова поморщился Граф. — Антонио никогда не ел мяса. И картофель не жаловал. На ужин он съел брюссельскую капусту и хрен. Я это хорошо помню, потому что мы с Сесилом отдали ему свои порции хрена, к которому он был особенно неравнодушен, — передернул плечами Граф. — Варварская пища, отвечающая низменным вкусам англосаксов. Даже молодой Сесил не стал эту
