мне. Но было много и таких, кто по отношению ко мне вел себя иначе. Они насмехались над моим акцентом, моими манерами, которые они считали грубыми, полным отсутствием у меня понятия о том, как подобает себя вести и вообще над тем, что я канадка. Я тоже, как сейчас помню, была слишком чувствительной и вспыльчивой. Я не терпела грубого обращения и насмешек. И когда я отлупила двух или трех своих мучительниц, другие собрались вместе с ними и однажды ночью навалились на меня, когда я спала и стали меня бить, душить и обливать водой до тех пор, пока я не разрыдалась и не пообещала, что больше не буду драться «как лосиха». Потом все постепенно уладилось. Я заключила перемирие со всей школой и занялась унылой наукой, как стать леди.
Ситуация решительно изменилась после каникул, я подружилась с девочкой из Шотландии, Сюзен Дафф; ей нравились те же занятия на открытом воздухе, что и мне. Она тоже была единственным ребенком, и ее родители были рады, что я составляла компанию их дочери. Мы провели лето в Шотландии, а зимой и весной катались на лыжах по всей Европе: в Швейцарии, Австрии, Италии. И мы держались друг друга до самого окончания школы, в конце нас даже «выпустили» из школы вместе, а тетя Флоранс внесла за меня пятьсот фунтов на идиотский выпускной танцевальный вечер в отеле «Гайд Парк», и я попала в тот же «список» и танцевала те же идиотские танцы, а молодые люди — мои партнеры, казались мне грубыми и прыщавыми и совершенно лишенными мужественности по сравнению с канадскими юношами, которых я знала. (Но может быть я и ошибалась, так как один из них, самый прыщавый, участвовал в «Гранд нэшнл» [крупнейшие скачки с препятствиями, проводятся ежегодно весной на ипподроме Эйнтри близ Ливерпуля] и не сошел с дистанции.
И тогда я повстречалась с Диреком. В это время мне было семнадцать с половиной, и мы с Сьюзен жили в маленькой трехкомнатной квартирке на улице Оулд Черч, неподалеку от Кингз роуд. Был конец июня, уже поздно было организовывать один из наших знаменитых «сезонов», и мы решили устроить вечеринку для тех немногих, с кем, повстречавшись, когда-то подружились. Семья, живущая с нами на одной лестничной площадке, уезжала за границу в отпуск, и они позволили нам распоряжаться их квартирой по необходимости, если мы будем за ней присматривать, пока они в отъезде. Мы почти разорились, желая «не ударить лицом в грязь» при устройстве вечеринки и я послала телеграмму тете Флоранс и получила от нее сто фунтов. Сьюзи наскребла пятьдесят и мы решили организовать нашу вечеринку как следует. Мы собирались пригласить человек тридцать, полагая, что приедут только двадцать. Мы купили восемнадцать бутылок шампанского — розового, потому что это звучало шикарнее, банку икры за десять фунтов, две довольно дешевые банки печени в масле, которая выглядела вполне прилично, когда мы разложили ее на тарелки и множество кушаний с чесноком, которыми знаменит Сохо. Наделали массу бутербродов из черного хлеба с маслом, кресс-салатом и копченым лососем, добавили кое-что из блюд, традиционных для Рождества. Например, чернослив и шоколад — это была глупая идея, никто их даже не попробовал — и когда мы все это расставили на двери, снятой с петель и накрытой блестящей скатертью, чтобы выглядело как буфетная стойка, оказалось, что все похоже на настоящий взрослый праздничный стол.
Вечеринка прошла успешно, даже слишком успешно. Пришли все тридцать приглашенных, а некоторые из них привели с собой еще и знакомых, так что людей было столько, что яблоку негде было упасть; гости сидели на лестнице, а один даже на унитазе, с девушкой на коленях. Шум и жара были ужасными. Может быть, в конце концов мы и не были теми добропорядочными буржуа, какими себя считали, а может быть, людям действительно нравятся настоящие буржуа, а не те, которые пытаются изображать из себя таковых. Во всяком случае конечно, случилось самое ужасное — у нас кончилась выпивка. Я стояла у стола, когда какой-то шутник опустошил последнюю бутылку шампанского и заорал придушенным голосом: «Воды! Воды! Или мы никогда больше не увидим Англии!!» Я занервничала и произнесла с глупым видом: «Но больше ничего нет». В это время высокий молодой человек, стоявший у стены сказал: «Нет есть. Вы забыли о винной лавке». Он взял меня за локоть и повел вниз по лестнице. «Пошли, — твердо сказал он. — Нельзя портить хорошую вечеринку. Мы достанем еще, в пивной!»
И мы отправились в пивную, купили две бутылки джина и горку горьких лимонов. Он настоял на том, что за джин платит он, а я заплатила за лимоны. Он был сильно «под мухой», но общаться с ним было все равно приятно. Он объяснил, что до нашей вечеринки был еще на одной и что к нам его привела молодая супружеская пара Норманы. Они были друзьями Сьюзен. Он сказал, что его зовут Дирек Моллаби, но я не обратила на это особого внимания, так как была озабочена тем, чтобы донести бутылки до гостей. Когда мы поднялись по лестнице, раздались радостные возгласы. Но к этому моменту вечеринка прошла свой пик и гости начали расходиться. Наконец, никого не осталось, кроме небольшой группки близких друзей и тех, кому негде было пообедать. Затем и они потихоньку разошлись, в том числе и Норманы, которые были очень милы. Уходя они сказали Диреку Моллаби, что ключ от двери он найдет под ковриком. А Сьюзен предложила всем пойти в кабачок «Попотт», что через дорогу, местечко, которое мне не нравилось. В это время Дирек Моллаби подошел ко мне, отвел волосы, закрывавшие мое ухо, и хриплым шепотом пригласил побродить с ним. Я согласилась. Думаю, потому, что он был высоким, сильным и взял инициативу в свои руки, в то время как я находилась в нерешительности.
Мы выплыли на душную вечернюю улицу из квартиры, напоминавшую после вечеринки поле битвы. Сьюзен с друзьями ушла, а мы поймали такси на Кингз Роуд. Дирек провез меня через весь Лондон в ресторанчик под названием «Бамбу» недалеко от Тоттенхэм Корт Роуд, в котором подавали только спагетти. Нам подали спагетти по-Белонски и бутылку Божоле. Он выпил почти всю бутылку сам и рассказал мне, что он живет недалеко от Виндзора, что ему почти восемнадцать лет, что ему предстояло учиться в школе еще один семестр, что в команде по крикету у него был одиннадцатый номер, что его отпустили в Лондон на двадцать четыре часа для того, чтобы встретиться с адвокатами его тетки, которая умерла и оставила ему какие-то деньги. Его родители провели с ним весь день и отправились в Крикетный клуб, чтобы посмотреть на стадионе «Лордз» игру с участием команды «Кент». Потом они вернулись в Виндзор и оставили его с Норманами. Предполагалось, что он тоже пойдет на стадион, а потом домой спать. Но его пригласили на одну вечеринку, потом ко мне и вообще как насчет того, чтобы посетить «Клуб 400».
Конечно, я оживилась. «400» — лондонский ночной клуб для высшей знати, а я никогда не была нигде, кроме винных погребков в Челси. Я немного рассказала ему о себе с юмором, описала свою школу. С ним было очень легко. Когда принесли счет, он абсолютно точно знал, сколько дать на чай, и мне он казался очень взрослым, я не могла себе представить, что он все еще ходит в школу. Но английские частные школы для того и предназначены, чтобы люди в них очень быстро взрослели и учились вести себя. В такси он взял меня за руку, и мне это показалось нормальным. В клубе его, кажется, знали. Был приятный полумрак, он заказал нам джин с тоником. На столик, который очевидно был его постоянным столиком, поставили полбутылки джина. Оркестр Мориса Смарта играл очень приятную мелодию. Мы пошли танцевать и сразу попали в такт. Он чувствовал музыку так же как и я. Мне действительно все очень нравилось. Я заметила, как приятно вьются на висках его темные волосы, что у него красивые руки и что, улыбаясь, он смотрит прямо в глаза. Мы пробыли в клубе до четырех утра. Джин был весь выпит, и когда мы вышли на улицу, мне пришлось держаться за него. Он остановил такси. Когда он обнял меня в машине, мне это опять таки показалось вполне естественным. Когда он поцеловал меня, я ответила тем же. От груди я дважды отводила его руку, но потом сочла это ханжеством. Но когда рука его поползла вниз, этого я ему не разрешила. Так же как воспротивилась его попытке положить мою руку туда, куда ему хотелось, хотя все мое тело дрожало от желания подчиниться ему. Наконец, слава богу, мы подъехали к дому. Он вышел из машины и проводил меня до дверей. Мы договорились встретиться еще раз, а он обещал написать мне. Когда мы целовались на прощание, он опустил руки вниз и сильно сжал мои ягодицы. Я все еще чувствовала его руки, даже после того как такси скрылось из вида. Я взглянула на себя в зеркало, висевшее над умывальником. Глаза мои сияли так, словно внутри их были зажжены огоньки, хотя, вероятно, главной причиной был джин. Я подумала: «О, боже! Я влюбилась!»
3. Весеннее пробуждение
Нужно очень много времени, чтобы все это описать, а в воспоминаниях все проносится мгновенно. Очнувшись, я увидела, что все еще сижу в кресле, а по УОКО продолжается «Музыкальный поцелуй». И кто-то, может быть, даже Дон Шерли импровизировал на тему песни «Как она хороша, не правда ли». Лед в бокале растаял. Я поднялась, подошла к холодильнику и положила в стакан еще несколько кусочков, затем вернулась, снова удобно устроилась в кресле и с удовольствием, не спеша, сделала глоток. Потом закурила и снова очутилась в этом бесконечном лете.
Дирек закончил школу. К этому времени мы успели написать друг другу по четыре письма. Его первое
