письмо начиналось словом «любимая» и заканчивалось словами «люблю и целую». Он главным образом писал сколько очков получил играя в крикет, я о танцах, на которые ходила, о фильмах и спектаклях, которые я видела. Он собирался провести лето дома, и с нетерпением ждал, когда родители подарят ему, как обещали, подержанный «эм-джи». Он спрашивал, поеду ли я покататься с ним на этой машине. Сьюзен очень удивилась, когда я сказала ей, что не собираюсь в Шотландию, а хочу остаться в нашей квартире, по крайней мере на какое-то время. Я ей ничего не рассказывала о Диреке, и, так как я всегда вставала раньше ее по утрам, она ничего не знала о письмах. Вообще-то такая скрытность не в моем характере, но я дорожила своим «романом», так, по крайней мере, я это называла. К тому же «роман» казался мне таким хрупким, что я не хотела говорить о нем, чтобы не сглазить и не разочароваться. Насколько я понимала, я могла стать всего лишь одной из девушек Дирека. Он был такой симпатичный и такой светский, для школьника, во всяком случае, что я даже могла себе представить очередь из девушек высшего лондонского общества, титулованных и одетых в шикарные платья из кисеи, дожидающихся его благосклонного внимания. Поэтому я сказала Сьюзен, что просто хочу поискать работу и приеду попозже. Когда Сьюзен уехала в Шотландию, пришло пятое письмо от Дирека. Он просил меня приехать 12-часовым поездом, идущим с Паддингтонского вокзала в воскресенье, в Виндзор. Он будет ждать меня на станции с машиной.
Так начались наши регулярные и такие приятные встречи. В первый раз он встретил меня на платформе. Мы были несколько смущены, но он так гордился своей машиной, что немедленно повел меня к ней. Машина была великолепна — черная с обивкой из красной кожи, красными дисками на колесах и всякими другими штучками, которыми украшают гоночные машины. Например, блестящим молдингом, опоясывающим капот, большой анодированной крышкой бензобака, и красивой эмблемой мотоклуба. Мы сели в машину, я повязала волосы цветным шелковым носовым платком, который дал мне Дирек, из выхлопной трубы вырвался замечательный сексуальный звук. Мы помчались мимо светофоров по Главной улице, потом повернули и поехали вверх вдоль реки. В этот день мы прокатились до самого Брейя, он хотел похвастаться передо мной своей машиной. Мы мчались по узким улочкам, при этом Дирек делал совершенно ненужные манипуляции с разного рода рычагами на самых неопасных поворотах. Когда сидишь так низко, так близко от земли, даже при скорости 50 миль в час, создается впечатление, что летишь со скоростью по крайней мере 100, поэтому для начала я ухватилась за поручень безопасности, расположенный на приборной доске и стала уповать на лучшее. Но Дирек был хорошим водителем, вскоре я уже полностью доверяла его умению и дрожь в коленках прошла. Он привез меня в ужасно симпатичное местечко, в отель «Парижский», мы заказали копченую лососину, которая стоила дороже жареного цыпленка, и мороженое. Потом он нанял лодку с мотором на лодочной станции находившейся неподалеку, и мы тихонько поплыли вверх по реке, проплыли под мостом Мейденхед, нашли маленькую заводь, прямо на этой стороне шлюза Кукхэм, Дирек ввел лодку в прибрежные заросли, где нас никто не мог видеть. Он взял с собой переносной проигрыватель. Я перебралась на его конец лодки и мы сидели, а потом лежали рядом друг с другом, слушая пластинки, наблюдая за птичками, которые прыгали с ветки на ветку у нас над головами. Было начало прекрасного тихого вечера, мы целовались, но не более, и я успокоилась, поняв, что Дирек вовсе не считает, что со мной «все можно». Позже налетели комары, и мы чуть не опрокинули лодку, пытаясь вывести ее из заводи. Потом быстро поплыли по течению. Нам встречались еще много лодок, в которых сидели люди — парочками и целыми семьями, но я нисколько не сомневалась, что мы казались самыми веселыми и красивыми. На машине мы добрались до Итона, поужинали яичницей и кофе в ресторанчике под названием «Дом под соломенной крышей» — Дирек знал это заведение — а после этого он предложил пойти в кино.
Кинотеатр «Роялти» находился на Фарквар Стрит, на маленькой улочке, ведущей от Замка к Эскот роуд. Кинотеатр был плохонький, там шли два вестерна, мультфильм и так называемые «Новости», в которых показывали, что делала Королева месяц тому назад. Я поняла, почему Дирек выбрал этот кинотеатр, когда он заплатил двенадцать шиллингов за ложу. Таких лож было две, по обе стороны зрительного зала, каждая была площадью в 6 квадратных футов, темная, с двумя стульями. Как только мы вошли, Дирек придвинул свой стул ко мне, и начал целовать и ощупывать меня. Сначала я подумала: «О, господи, неужели он их приводит сюда?» Но через некоторое время я немного оттаяла. Его руки продолжали скользить по моему телу, руки были нежными, и, видимо, умелыми. И вот они оказались там, я спрятала лицо ему в плечо, закусила губу, затрепетала и тогда все это кончилось: я почувствовала, как теплота охватывает меня, слезы покатились непроизвольно из глаз и намочили ворот его рубашки.
Он нежно поцеловал меня и прошептал, что любит и что я самая замечательная девушка в мире. Я выпрямилась, отодвинулась от него, вытерла слезы и постаралась сосредоточиться на том, что происходило на экране. Я подумала о том, что потеряла невинность, или что-то вроде этого, и что теперь он уже больше не будет уважать меня. Но наступил перерыв, он принес мне мороженое, положил руку на спинку моего стула и сказал шепотом, что это был самый замечательный день в его жизни, и что мы должны его повторить еще не раз. И тогда я сказала себе: «Не будь дурой. Это все проявление нежности. Все так делают». К тому же ощущение было удивительно приятным, а ребенка у меня от этого не будет. У ребят всегда есть желание кого-то ласкать, а если я буду сопротивляться, он найдет другую девушку, более уступчивую. Когда опять выключили свет, руки его снова стали ласкать меня и мне уже показалось совершенно естественным, что они коснулись моей груди, и что я почувствовала при этом возбуждение. Поэтому, когда он прошептал, что теперь я должна так же поласкать его, я позволила ему взять мою руку и положить ее туда, куда ему хотелось. Но я не знала, что делать дальше, мне было ужасно стыдно, я почувствовала себя неуклюжей и ему пришлось мне помочь… Скоро он тяжело задышал мне в шею и выдохнул: «О, детка!» Я почувствовала внезапное возбуждение, потому что заставила его испытать такое же приятное ощущение, какое испытала сама. Теперь, когда мы оба сделали это, будто исчез какой-то барьер, нас разделявший, у меня появилось прямо-таки материнское чувство к нему, я его поцеловала и с этого момента возникли совершенно другие отношения.
Он отвез меня на вокзал к последнему поезду в Лондон и мы договорились в следующее воскресенье встретиться в это же самое время. Он долго стоял на платформе и махал мне, пока я могла видеть его при свете желтых огней этой маленькой и такой милой теперь моему сердцу станции. Так начался наш настоящий роман. Все всегда было так же, как в тот первый день, разве что обедали мы в разных местах. Река, проигрыватель, маленькая ложа в кинотеатре, но теперь прибавилось особое возбуждение, возбуждение от физической близости, и всегда, в лодке ли, в машине или в кинотеатре, мы касались друг друга руками и по мере того, как лето двигалось к сентябрю, наши прикосновения становились все более продолжительными и искусными.
Когда я вспоминаю эти дни, мне всегда представляется одна и та же картина: солнечный день, ивы склоняются к воде, чистой, как небо. Лебеди скользят по водной глади в тени деревьев. Ласточки стремглав бросаются вниз и, коснувшись воды, вновь взмывают в небо. Темза медленно несет свои воды от Королевского острова, мимо шлюза Бовени и плотины Куку, где мы обычно купались, вниз через Брокасские луга к Виндзорскому мосту. Наверняка, бывали тогда и дожди, и около реки толпились веселые и шумные люди, наверняка не все шло гладко и во время наших уединенных лыжных прогулок, но если что и было, я ничего этого не помню. Недели плыли одна за другой, яркие, сверкающие, полные очарования.
И вот наступила последняя суббота сентября. И, хотя до сих пор мы старались даже не думать об этом, теперь предстояло открыть новую главу в наших отношениях: в понедельник возвращалась Сьюзен, мне представилась возможность получить работу, а Дирек возвращался в Оксфорд. Мы делали вид, что все останется по-прежнему. Я все объясню Сьюзен, будут выходные, я смогу ездить в Оксфорд или Дирек будет приезжать в Лондон. Мы в общем даже ничего не обсуждали, как бы подразумевалось само собой, что роман наш будет продолжаться. Дирек и раньше считал, что я должна встретиться с его родителями, но он никогда на этом не настаивал, и потом по субботам у нас было множество других, более приятных занятий. У меня, вероятно, возникал вопрос о том, почему у Дирека не находилось для меня времени в течение недели, но я утешала себя тем, что он много играл в крикет и теннис и у него была куча друзей, которые, впрочем, по его собственным словам, были ужасно скучными. Я не хотела вмешиваться в эту сторону его жизни, по крайней мере, до поры до времени.
Я была счастлива, что он целиком принадлежал мне один, наш день в неделю. Я не хотела делить его с другими, в присутствии которых испытывала бы чувство неловкости. Так что продолжалась полная неопределенность, и я не заглядывала в будущее дальше следующей субботы.
