ли, идти мне?..
— Ах, лучше в монахи, если есть вера… А то ты только и веришь в деньги… Сгубишь ты себя…
— Но ведь я для вас же хлопочу… Разве так хорошо жить?..
— Не то… не то… Ах, ты не то говоришь, Петя… слишком много заботишься о себе… Ты себя очень любишь.
Я старался успокоить Лену, объяснял, что я ничего нечестного не сделаю, но что я только хочу быть человеком.
Но она не успокоилась после моих слов и что-то пыталась мне объяснить, но вместо объяснений она говорила какие-то горячие слова о том, как надо жить по правде… Говоря о своей правде, она вся вздрагивала… Видно, бедную странники совсем сбили с толку.
Я с сожалением слушал ее порывистые речи и доказывал ей, что глупо с ее стороны так волноваться из-за того, что я еду в Петербург. Разумеется, я постараюсь получить место, постараюсь пробить себе дорогу и не пресмыкаться, как теперь…
— Того я и боюсь, Петя, что ты успеешь… Ты упорен… у тебя характер есть…
Больше она ничего не говорила… Заладила одно, что боится за меня, что я людей забуду и какую-то «правду» забуду…
— Ты, Леночка, ребенок и ничего не понимаешь… Мечтательница ты… а я… жить хочу…
— Но разве твоя жизнь — жизнь?
— Ну, довольно об этом, Лена.
— И ты едешь?
— Еще бы!
— Да спасет тебя бог! — проговорила она как-то порывисто, обняла меня и тихо, понурив голову, вышла из комнаты.
Глупая эта сцена, однако, смутила меня, и я долго ворочался в постеле… Долго не мог заснуть… Все мне мерещилась белокурая Леночкина головка, ее возбужденные глаза и ее порывистые речи…
Как же жить-то? Она искала выхода по-своему, я по-своему. Пусть же нас рассудит жизнь!.. А волноваться, как она, из-за пустяков я не мог же в самом деле… Страдать за других, когда я страдал за самого себя, за маменьку и за сестру!.. Да с какой стати?.. И наконец, все это одни глупости… Жить надо!.. Надо жить!
В этом всё!.. Когда я себя устрою, тогда не забуду и о других… Но прежде всего о себе… Чем же я виноват, что я себя люблю?.. Да, люблю и возненавижу тех, кто помешает мне добиться своего счастья…
Так размышлял я в те поры, и когда стал засыпать, то ясно слышал, как на соседней церкви пробило пять часов…
На другой день я отправился к мировому судье и объявил ему, что оставляю место…
Он удивился такой новости.
— Уж не выиграли ли двести тысяч? — пошутил он.
— Нет, еду в Петербург.
— Без места?
— Без места… Попытать счастья…
— Ну, дай вам бог успеха… Вы способный молодой человек…
Сдача дел была недолга. Дела у меня были в порядке.
Через два дня я простился с маменькой и сестрой. Обе они горько плакали, только каждая из разных побуждений: мать просто жалела меня, а сестра хоронила меня.
III
Признаюсь, когда через трое суток я приехал в Петербург и в тот же день стал бродить по улицам большого города, в котором у меня не было ни одной души знакомых, какая-то тоска одиночества сжала мое сердце. Скоро, впрочем, это прошло, и не без гордости ходил я по улицам большого города. Оживление возбуждало мои нервы… Я взглядывал на роскошные дома, останавливался перед магазинами, с любопытством глядел на изящные экипажи, на лошадей, щегольски разодетых мужчин и дам. Мне нравились эта суета и этот блеск большого города. Дамы казались какими-то красавицами, а мужчины такими ловкими и изящными.
Однако я время от времени щупал бумажник. Рассказы о петербургских мошенниках, слышанные мною на железной дороге, произвели на меня впечатление, и я со страхом думал, что было бы со мной в этом большом городе, если бы я вдруг очутился в нем без гроша денег? Но бумажник был на месте, и я снова бродил, и снова останавливался, и жадно разглядывал красивые, изящные вещи, выставленные в магазинах.
Меня, впрочем, смущал мой костюм. Когда я сравнивал мое невзрачное платье с изящными костюмами гулявших по улицам франтов, мне делалось просто неловко, и я решил, что первым делом мне надо приобрести пару приличного платья и несколько белья. Платье в Петербурге — важная вещь. Я отложил покупку до другого дня и, скромно пообедав в какой-то кухмистерской, усталый от ходьбы, я крепко заснул в крошечной комнатке, нанятой мною поблизости от вокзала Николаевской железной дороги.
На другой день я был одет довольно прилично и искал меблированной комнаты. Комната, нанятая мною по приезде, была для меня слишком дорога. Я пересмотрел множество комнат, но большая часть из подходящих по цене не удовлетворяла меня. Уж слишком много было жильцов и слишком много шума. Наконец, после долгих поисков, я напал на подходящую комнатку в Офицерской улице, во дворе большого дома. Комнатка была, правда, крошечная, но чистенькая, и, кроме меня, в этой квартире было только двое жильцов: какая-то дама и отставной генерал. Квартирная хозяйка, весьма недурная собой молодая блондинка, уступала мне комнату за десять рублей, но при этом прибавила, лукаво бросая на меня взгляд:
— Только, пожалуйста, чтобы у вас было тихо и чтобы к вам не ходили… дамы.
— О, будьте спокойны на этот счет! — отвечал я как можно серьезнее. — Я только что приехал, и у меня нет ни души знакомых.
— Вы в первый раз в Петербурге?
— В первый раз.
Молодая женщина еще раз оглядела меня с ног до головы и, показалось мне, на этот раз гораздо ласковее, точно, глядя на меня, она почувствовала сожаление.
«Неужели, в самом деле, я возбуждаю во всех только одно сожаление?» — опять пронеслось в моей голове, и я несколько резко спросил у молодой женщины:
— Так вы согласны принять меня жильцом?
— О, разумеется… Быть может, вы пожелаете у меня иметь и стол? Правда, стол у меня простой, очень простой.
— Я привык к простому столу!.. — проговорил я и вдруг покраснел при этих словах.
Она взглянула опять, и я точно в ее взгляде прочитал:
«Вижу, вижу, молодой человек, что ты к хорошему столу не привык!»
— А какая цена?
— Восемь рублей.
— Согласен… Обед будут подавать ко мне в комнату?
— Как угодно… Угодно со мной обедать, а нет — обедайте одни…
— Я привык один!.. — отвечал я снова как-то резко, сердито взглядывая на молодую женщину.
— А вы не капризны?..
— Нет…
Я отдал задаток, в тот же вечер перебрался в новое помещение и за чаем делал выписки из газетных объявлений. Со следующего дня я решил приняться за поиски работы.
«Требуется молодой человек в качестве домашнего секретаря». «Ищут чтеца к престарелой даме». «Желают иметь молодого человека для занятий с детьми». «Требуется конторщик для переписки». Из массы объявлений о предложении я на этот раз выудил только четыре более или менее подходящих спроса. Разумеется, я далек был от мысли сделать себе профессию из какого-либо подобного занятия (иначе стоило ли приезжать в Петербург?), но как подспорье я не прочь был иметь какое-либо подходящее занятие,
