простоя стоял и молча смотрел. Очень удобно для наблюдения — Рават меня тоже занимал.
Было ему лет 25, и он был строен, подтянут, щеголеват. Единственный, кроме Охотника, с кем не противно есть. Мне нравились его переменчивые глаза и быстрая, как солнечный зайчик, улыбка. Мне нравились, как себя держал: с достоинством, но без зазнайства. И нравилось то, что он молчит и никак не решится спросит меня.
— Учитель, — робко спросил он меня наконец, — а правда, что вы ребят учили?
— Учил, но не детей, а таких молодцов, как ты.
— А… а меня вы не согласитесь учить?
— Чему?
Он кивнул на мой самодельный стол.
— Вот этому?
— Всему! — ответил он, осветившись улыбкой.
Заняться преподаванием здесь? Я обрадовался и испугался. Это попахивает хроноклазмом: я со своим набором идей, со складом мышления, с логикой десятого века учительствую в средневековье? Но Рават глядел на меня с такой надеждой, что я понял: не хочу быть благоразумным. Три года, как меня отлучили от университета, три года жажды и пустоты. Мне это нужно — давать и сеять, именно мне, мне самому…
— Могу и поучить, только легко не будет.
— Я понимаю! — ответил он торопливо. — Не сомневайтесь во мне, Учитель!
И я дорвался. Отвёл душу. Начал с простейших вещей: понятия о видах тел, законы Кетана и Табра, — и очень неплохо пошло. Рават был толковый парень, с ним стоило поработать. Но что за каша была у него в голове! На всякий вопрос он отвечал: «так бог велел», а после оказалось, что бог — богом, а он понимает, как работает блок и рычаг, и что заставляет двигаться пулю.
Бессмысленно было это все разгребать, я начал с другого конца: налёг на общность законов природы и взаимосвязанность всех явлений — достаточно радужная картинка, я знал, что это его возьмёт.
А время шло. Я сбежал в середине лета, а теперь к землянкам уже подползала осень, и я чувствовал, что вся эта эпопея, словно вычитанная в одном из романов Фирага, окончательно осточертела мне. Потускнела прелесть мнимой свободы, и остались только холод и грязь, раздражение и усталость.
Да, я устал от этой жизни вполсилы, от невозможности занять свой мозг, от отчуждения Охотника и зависимости от него.
Да, меня все раздражало: землянка, отвратительная одежда, невозможность вымыться и то, как они не пускали меня в свой мир.
И я сорвался.
Был промозглый осенний день, все в лесу затаилось и отсырело, а в землянках под решётками заплескалась вода. И я понял, что не могу. Хватит. Все. Я метался от стенке к стеке, чувствуя, что сейчас сорвусь и пойду вразнос, и стыдился этого, и хотел.
Рават предложил позаниматься, я грубо буркнул, что болит голова.
— С дождя, — сказал Дибар. — Бывает.
Они сидели на нарах и глядели, как я мечусь, и за это я ненавидел их.
— Тоже затылок ломит, — сказал вдруг Охотник. — Пройдусь, пожалуй. Не хотите со мной, Учитель?
Я не хотел, но пошёл. Колючей сыростью встречал нас лес, дождь перестал, но воздухе висела мокрая мгла, и сразу же меня прохватило ознобом.
— Озябли? — спросил Охотник?
— Сыро.
Он взял меня под руку и повёл к одной из пустых землянок. Там было ещё холодней. Ссутулившись, я смотрел, как он бьёт по огниву кресалом, пытаясь поджечь отсыревший трут. Тот стал тлеть. Охотник раздул огонёк, нашарил на полке светильник, и красные блики легли на его лицо. Впервые он показался мне очень усталым. Мы молча стояли, разглядывая друг друга, вопросы душили меня, но эту игру начал он, и первый ход был его.
И он сказал, наконец:
— Я все ждал, когда вы начнёте задавать вопросы.
— Вы бы всё равно не ответили.
— Теперь отвечу.
— Хорошо. Кто вы, Охотник?
— Моё имя — Баруф Имк.
Я нашарил позади нары и сел. Так вот оно что.
— Я думал… у Имка никого!
— Быстро соображаете. Я его племянник. — Посмотрел на меня и улыбнулся. — Значит, я вас не удивил?
— Не очень. Вас выдают привычки — от умывания до поведения за столом.
— А вы наблюдательны!
— Я — экспериментатор, Имк. Рассказывайте!
Он опять улыбнулся — снисходительно и устало.
— Все очень просто, профессор. Вы завещали своё имущество дяде…
— Жалкие крохи!
— Для вас. Ему хватило не только на безбедную жизнь, но и на то, чтобы выучить меня. Так что я ваш должник.
— Оставьте! Что мне, Глару было наследство оставлять? Как вы сюда попали?
— Это долгая история, профессор.
— Я не спешу.
Я знал, что веду себя глупо. Не так бы мне с ним говорить — с единственным
— Начало заурядное. Кончил Политехнический, несколько лет работал инженером на алюминиевом заводе в Сэдгаре. А потом… Обычная история: оборудование изношенное, эксплуатируется безобразно. Была авария, погибло пять человек. Рабочие потребовали принять меры, администрация, конечно, отказалась. Я тоже участвовал в забастовке. А дальше, как всегда: дирекция вызвала войска, с рабочими разделались, а я навсегда потерял работу. Собственно, это все решило. Мне оставалось только найти людей, которые борются с режимом Глара…
— Я не нашёл.
— Конечно. Вы были слишком на виду. Ни одна группа не решилась с вами связаться. Для нас конспирация — это жизнь.
— И помогало?
— До поры. Пока к нам не втёрся провокатор. Часть организации спасти всё-таки удалось, но пришлось помотаться. Как-то обстоятельства привели нас в Квайр, и я рискнул повидаться с дядей. Знал, что он очень болен, и боялся, что другого раза не будет.
— А он знал, чем вы занимаетесь?
— Конечно. Я его достаточно уважал. — Помолчал и сказал задумчиво: — Удивил он меня тогда. Молчун — а тут его вдруг прорвало. Тогда он и рассказал мне правду о вашем исчезновении. Я ведь знал только официальную версию: взрыв в лаборатории. А потом достал из тайника старую папку. Знаете, что там было?
— Откуда?
— Могли бы и догадаться. Чертежи и основные расчёты вашей машины.
— Я все уничтожил!
— Конечно. А он заблаговременно снял копии.
— Зачем?
— А вы не догадываетесь? Ну, правильно, какой-то техник…
