заключении договора, так и в процессе его ратификации скрывался тот факт, что одновременно с договором был подписан «секретный дополнительный протокол», которым размежевывались «сферы интересов» договаривавшихся сторон от Балтийского до Черного моря, от Финляндии до Бессарабии.
...Съезд народных депутатов СССР осуждает факт подписания «секретного дополнительного протокола» от 23 августа 1939 года и других секретных договоренностей с Германией. Съезд признает секретные протоколы юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания...»[17].
Комиссия А.Н. Яковлева не вышла за рамки обсуждения и оценки договора как международно- правового документа. Договор не был поставлен в исторический контекст, и никаких принципиальных выводов о последствиях этого договора в то время сделано не было. Яковлев ограничился замечанием о том, «что у Сталина и некоторых людей из его окружения уже тогда могли быть имперские замыслы, чуждые принципам социализма», а также «иллюзии, которым, судя по всему, предался Сталин после заключения соглашений 1939 года. Иллюзии, не позволившие должным образом использовать полученную мирную передышку...»[18]
Более того, комиссия Яковлева к этому времени еще не знала о том, что оригиналы секретных протоколов хранятся в архиве Общего отдела ЦК КПСС. Выступая на съезде, Яковлев сказал: «В Министерстве иностранных дел СССР существует служебная записка, фиксирующая передачу в апреле 1946 г. подлинника секретных протоколов одним из помощников Молотова другому: Смирновым — Подцеробу. Таким образом оригиналы у нас были, а затем они исчезли...»[19]
А в это время оригиналы секретных протоколов были не только найдены, но и известны Генеральному секретарю ЦК. Однако, выступая на съезде народных депутатов, М.С. Горбачев заверил, что «все попытки найти подлинник секретного договора не увенчались успехом». Спустя некоторое время после своего выступления, как пишет В.И. Болдин, «М.С. Горбачев спросил меня как бы между прочим, уничтожил ли я протокол»[20]. К счастью, этого не случилось, и публикация оригиналов секретных протоколов стала еще одним серьезным шагом на пути постижения истины. Но каким трудным был этот путь!
В дискуссиях того времени по вопросу о политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении высказывались мнения о том, что, заключив этот договор, оба государства несут одинаковую ответственность за начало Второй мировой войны. Однако такие мнения советская историография отторгала автоматически, фактически без аргументации. Вот точка зрения М.И. Семиряги, автора книги «Тайны сталинской дипломатии»: «Утверждение о равной ответственности СССР и Германии за развязывание Второй мировой войны только потому, что в них существовал «одинаковый тоталитарный режим», нельзя считать убедительным. Главную ответственность за это международное преступление все же несет правящая верхушка гитлеровской Германии. Свою долю ответственности советское руководство несет за то, что подписанием договора о ненападении с Германией оно создало определенные условия, способствовавшие развязыванию войны Гитлером»[21].
Позиция М.И. Семиряги более радикальна, чем позиция историков, которых представлял А.С. Орлов. Несмотря на очевидные факты, он был по-прежнему убежден, что «договор позволил СССР остаться вне военного пожара, охватившего Европу с 1 сентября, а секретный протокол ограничил германскую экспансию на Восток линией северной границы Литвы и рек Нарев, Висла, Сан, дал возможность вынести западную границу СССР на 250—300 км на запад. Договор создавал возможность в условиях мира готовиться к неминуемой схватке с фашизмом». Далее — Красная Армия «вступила в пределы Польши...», и войска «имели ограниченную задачу взять под защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии»[22].
Относительный покой в среде российских военных историков разрушила публикация на русском языке книг В.Суворова (В. Резуна), который поставил под сомнение то, что в СССР ранее никогда и никем не подвергалось сомнению. (Его книга «Ледокол» имеет подзаголовок «Кто начал Вторую мировую войну?».) Своими книгами он стремился доказать, что главный виновник и главный зачинщик Второй мировой войны — Советский Союз. Используя метафорический оборот, он назвал день фактического вступления СССР в войну — 19 августа 1939 г. В. Суворову удалось вычислить, что в этот день состоялось заседание Политбюро ЦК, которое приняло решение о начале тайной мобилизации. «Многие историки, — пишет он, — думают, что сначала Сталин решил подписать с Гитлером мир, а потом решил готовить внезапное нападение на Германию. Но факты открыли и подтвердили мне, что не было двух разных решений. Подписать мир с Германией и окончательно решиться на неизбежное вторжение в Германию — это одно решение, это две части единого замысла». И далее: «Поэтому я считаю 19 августа рубежом войны, после которого при любом раскладе Вторая мировая война должна была состояться. И если бы Гитлер не начал ее 1 сентября 1939 года, Сталин должен был бы искать другую возможность или даже другого исполнителя, который бы толкнул Европу и весь мир в войну. В этом суть моего маленького открытия»[23] .
В. Суворов не замкнулся на одном 1939 годе, а рассмотрел все основные события вплоть до начала Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г., увязавих в единое логическое целое: «Тайная мобилизация должна была завершиться нападением на Германию и Румынию 6 июля 1941 года... Тайная мобилизация была направлена на подготовку агрессии. Для обороны страны не делалось ничего. Тайная мобилизация была столь колоссальна, что скрыть ее не удалось. Гитлеру оставался только один и последний шанс — спасать себя превентивным ударом. И 22 июня 1941 года Гитлер — на две недели — упредил Сталина»[24].
Публикация книг Суворова разделила историков на две неравные группы. Подавляющее большинство — историки со стажем и именами, которые в своих трудах «освящали» просталинскую концепцию войны. Работая много лет под эгидой Института военной истории Министерства обороны СССР, они не смогли принять даже той половинчатой правды о войне, которая стала достоянием официальной гласности. Об этом свидетельствует провалившаяся попытка подготовить новую, 10-томную «Историю Великой Отечественной войны советского народа». Но и те военные историки, которые (как, например, А.Н. Мерцалов и Л.А. Мерцалова) резко критикуют Сталина и сталинизм за неготовность советских войск к началу войны, за некомпетентность и произвол, безнравственность и жестокость[25], оказались не готовы к тому, чтобы спокойно обсуждать концепцию В. Суворова.
Объяснить это можно лишь тем, что суворовская концепция ломала не только устоявшуюся историографическую традицию, но и наносила удар по личным чувствам и представлениям о войне. Тем более что многие военные историки, как А.Н. Мерцалов, сами были ее участниками. Это не просто неприятие, но и нежелание понять. Книги В.Суворова, по их мнению, не заслуживают развернутых рецензий военных историков, потому что «с помощью «ледоколов» осуществляется конъюнктурный пересмотр важнейших моментов отечественной и мировой истории», бросается «тень на реальные исторические факты, которые давно и с научной точки зрения безукоризненно (! — ИП.) установлены мировой историографией»[26].
По мере распространения влияния книг В.Суворова на общественное сознание в России усиливалось и их отрицание. От замалчивания эти историки перешли к ругани и неправдоподобным обвинениям. Они заклеймили его как «не историка, не мемуариста, изменника, агента иностранных спецслужб». Оказывается, его книги «написаны разными людьми, скорее группами людей», участие В. Суворова «обнаруживается лишь в отдельных литературных приемах, жаргоне, междометиях»[27].
Даже такой радикально настроенный историк, как Д.А. Волкогонов, который был поставлен посткоммунистической властью в привилегированное положение и имел допуск ко многим секретным документам, не принял этой концепции[28]. Однако статья, в которой излагалась его позиция по этому вопросу, по-своему знаменательна. Во-первых, тем, что он признал факт, угаданный В.Суворовым: 19 августа 1939 г. действительно состоялось заседание Политбюро. Но, как подчеркивал Волкогонов, «военный вопрос стоял лишь такой: «Об отсрочке призыва в РККА рабочих строительства железной дороги Акмолинск — Карталы (по телеграмме Скворцова)». И все. Никакого упоминания о плане «Гроза» и т.д.».
Во-вторых, статья знаменательна тем, что демонстрирует непонимание механизма действия сталинской власти. Волкогонов, который получил право распечатать «особые папки» Политбюро
