паника ушла.
Существуют ли они?
Пытаюсь вспомнить, и затем
Он был таким длинным, но я его не забыл и в нем нет ни тени сомнения. Когда он настоящий, то он — настоящий. Он не надоедает, он
Моя рука начинает дрожать, я напрягся. Необходимо взять себя в руки. Я могу пройти через все это… Знаю, что могу… если только начну осторожно и все сделаю правильно. Никто не должен знать, да и никто не
Последнее, что мне запомнилось — и вовсе буднично. Канун Нового Года. Счастливое Рождество, две тысячи четыреста сорок четвертый… Не мог ли бы ты сказать мне, а что же случилось за последние несколько часов две тысячи четыреста сорок третьего?
Я подумал, что нет.
Это было не из-за выпивки. Я пропустил всего лишь стаканчик. Во всяком случае, помню лишь один… но что-то со мной еще не в порядке, да и похмелье меня не мучит. Провалы в сознания у меня не из-за пьянки. Все что получает мистер Хайд происходит не из-за алкогольных полосканий или веселящих таблеток. Там был Зено… все были, кроме Шумана. И все это не могло продолжаться более часа. Что же можно сделать за час, особенно на вечеринке, в окружении многих людей? Даже если я на самом деле обезумел, кто был этому причиной? Вечеринка является защитным камуфляжем. На ней вы можете делать все, что вам заблагорассудится. Совершенно мило, если вы ничего не делаете. Можно крупно разыграть, хотя это и не должно задеть Ли Каретту. Можно попасть в точку по их оценке… а можно и нет.
Я полагал, что все это осталось на Земле. И я в действительности оставил Землю.
Ведь Сул чертовски далеко. Пятьдесят шесть миллионов километров от ближайшего привала. Ты считал, что убережешься, забравшись на орбиту с мертвым миром, за три гиперпространственных перехода от Земли и на Крутящемся Камешке под ногами? Рассчитывал, что невменяемость оставит под чужой луной?
Никто не должен знать! Могут сейчас же отправить домой. Только не теперь. Я скрывал это раньше, сумею и теперь. Если сомневаетесь, проверьте. Я в состоянии это сделать. Знаю, что смогу. Что значит час памяти, когда ты среди друзей?
Я откинул голову на подушку, но не для того, чтобы спать. Не мог понять, ну что же так непонятно во сне? Сон — это то состояние, в котором приходят кошмары.
Вот то состояние, в котором стоит провести Новый Год!
Конец кошмара?
Да, может быть.
А может и нет.
Я сидел у телевизора и перелистывал страницы самого последнего бюллетеня, когда Зено постучал в дверь. Не ожидая моего приглашения, он вошел.
Он глянул через мое плечо, чтобы увидеть, что демонстрируется на экране.
— Праздник, — сказал он. — Ты собираешься обойтись без него, а?
— А у тебя на Каликосе есть праздники?
(Это была одна из тех глупых мыслей, которые внезапно кажутся необычными не из злого умысла. Я как-то прежде не думал, что чужеродные существа, пусть даже и похожие на людей, имеют праздники).
— Конечно, — ответил он. — Даже
— Но не Рождество?
— Нет, — сказал он. — Рождества нет.
Он бы улыбнулся, если бы мог, я уверен в этом. Анатомически, как и все каликосцы, с человеческой точки зрения, он выглядел грустным. Конечно, у них была своеобразная шкала мимики, но по нашим меркам, выражения его лица являлись всего лишь разновидностью постоянной мины, от небрежно грустной всевозможных оттенков до предельно печальной. В общем-то, оно соответствовало его жизненному пути. По его мнению мир не был благоуханным, тем, что мы с вами называем полным жизни. Сам Зено был темно-зеленого цвета, с чешуйками алмазной формы жесткого покрова, и несколько эксцентричными хрящевыми отростками там и здесь, но помимо всего этого, он был мало примечательным.
— Это не работа, — уверял я его. — Я лишь принялся за новейшие разногласия между биохимией и таксономией. Мы копаемся, чтобы суметь в них разобраться. Генетики всегда должны быть третейскими судьями в подобных спорах. Хороша была вчерашняя вечеринка, не так ли?
Мне следовало бы восхититься манерой, которой я усыплял его бдительность. Но расследовать все необходимо было быстро.
— Не уверен, — осторожно ответил он. — Трудно узнать, что человек считает хорошим.
Зено — это не его «настоящее» имя. Это было всего лишь имя, которым он пользовался, проживая среди людей. Он иногда говорил, что уже подобрал себе имя более современного философа, но «Шопенгауэр» слишком громоздко и, после изучения возможных кандидатур, он склоняется к тому, чтобы назвать себя «Кант».
— Мне кажется, я слишком много выпил, уж слишком туманны мои воспоминания.
Это надежно. Всегда следует подготовить себе алиби.
— Странно, — сказал он. — Мне показалось, ты пил весьма умеренно и рано отправился спать.
Я нахмурился. Это не обнадеживало. Возможно, в момент потери памяти меня уже не было на вечеринке. Если это так, тогда у какого черта я был? И что там делал?
— Вижу, Скарлатти считает, что у него вирус, подхваченный от его подопытного мышонка, — сказал я, указывая на страницу бюллетеня, которая была на экране. — Мне думается, это бред параноика.
Зено изменение темы беседы принял грациозно.
— Не думаю, что мышь слишком мучилась, — произнес он. — Когда я последний раз говорил со Скарлатти, она была в прекрасном состоянии. Тем не менее, это серьезная вещь. Перекрестно-системная инфекция не проходит легко, даже предположительно. Однако…
Он вежливо кашлянул, и я вспомнил, что он, должно быть, пришел по делу. Последнее, что он сказал, было упоминание о празднике. Он не опустился до обсуждения нуклеиновых кислот, общей или прогрессирующей индукции экспериментов.
— Чего стоишь? — спросил я.
— Шуман хочет тебя видеть.
— Почему же он не воспользовался видеофоном?
— Он воспользовался. Говорил со мной. Он хочет видеть нас обоих.
На мгновение я очень встревожился. Теперь же был просто обеспокоен. По крайней мере, если я что-то натворил, то Шуман еще не знает, что это исходит от меня. Я озабоченно сглотнул. Что же я мог сделать на Земле через час после наступления Нового Года, что привлекло так быстро внимание директора к моей скромной персоне? Но ведь тогда мы уже не были на Земле? Мы были на Суле, в месте, где человек, делающий что-то, что не в состоянии вспомнить на следующий день, может быть опасен для окружающих.
— О'кэй, — согласился я.
Выключил дисплей и встал. Зено был выше меня почти на голову. Не знаю, был ли он просто высоким индивидуумом среди своего народа или каликосцы — раса гигантов. Несколько каликосцев были на марсианской базе, еще какое-то количество на Земле, но у него было уникальное положение. Он был чужаком, помогавшим нам в изучении чужеродной биологии. Он был очень полезен, не только потому, что хорошо работал, но также и потому, что обладал целой традицией научных исследований, отличной от нашей собственной. Без сотрудничества с Зено мне не удалось бы добиться тех успехов, которых я добился. Мы были хорошей командой.
— Какие праздники есть у вас на Каликосе? — спросил я по пути к административному отсеку.
— Имеются ли какие-либо отличия? — поинтересовался он. — Я полагаю, да. В путях. Они установлены традицией. Гораздо легче назначить праздник, чем отменить его. Как и ваши, наши дни
