Врата рая

Он умолк.

— Точно, — сказал я, когда стало ясно, что никто не собирается нарушать молчание. — Потому что у меня нелады с женщинами. Это может показаться удивительным, но что меня не беспокоит много, так именно это. Я женат на своей работе, и не вижу ничего плохого в этом. Мы живем в просвещенные времена, не забывайте. Я сам возглавил бег своей жизни. Все остальное меня не волнует.

— Откуда же провалы в памяти? — спросила Ангелина. — Потому, что они не волнуют тебя? Почему ты отбросил их… потому что они кажутся тебе разновидностью неудачи?

Зено оказался рядом и схватил ее за руку. Она тотчас умолкла:

— Извини, Ли, — сказала она.

— Все верно, — сказал я. Затем, после минутного колебания добавил. Это не значит, что они подразумевают очень многое. Я не впадаю в бешенство, когда теряю память. Я не причиняю боли или каких-то убытков. Зачем же мне бросать все, если я потерял несколько воспоминаний тут и там? Они — личные… они не вредят моей работе. Я один из лучших специалистов в своей области. Что мне делать, когда меня вернут назад? Все жизненные исследования в парателлурианской биологии подвергаются карантину — на спутниковых станциях, марсианской базе. Чего еще, к дьяволу, вы ожидаете?

— Ли, — сказала Ангелина, и ее голос смягчился. — Думаю, ты видишь кого-то в них. В кошмарах. Ты действительно мог бы найти почему…

— РАДИ БОГА! — заорал я на нее. — Я знаю из-за чего у меня кошмары.

Она сжалась от моего крика.

— Ну?

— Конечно. Думаешь, я терплю кошмары в своей проклятой жизни не зная причины?

Она повернулась к Зено и сказала:

— Это не помогает. Это не то, что нам нужно узнать.

— Может быть, — сказал мягко Зено. — Ты хочешь остановить нас, Ли? Мы не будем ковыряться в твоих личных воспоминаниях. Мы подумали… ты мог вспомнить: что-то увиденное, что подтвердило фантастическое предположение. Это не очень важно… кроме того, мы, кажется, удалились от цели. Но, если ты знаешь какой-то путь, который поможет…

Я попробовал подняться на локтях, чтобы приподнять голову повыше.

— Мы можем говорить об этом в открытую, — сказал я со вздохом. — Если бы я не сказал вам об этом, вы бы сгорели от любопытства, но сможете ли вы спокойно слушать? Лучше было бы, если бы нашелся какой-то другой путь для доказывания…

— Кошмары начались у меня с тринадцати лет. Ужасные кошмары… разновидности которых до сих пор заставляют меня просыпаться в холодном поту… может быть, даже крича. Иногда, события, которые встречаются в моей жизни вызывают их… иногда, события, которые происходят со мной, но значительно чаще события, о которых я слышал. События в книгах… новостях, значительно чаще. Я полагаю, существует единственная причина, по которой мне всегда хотелось вырваться в космос. Потому что было бы лучше убраться прочь из мира, прочь от защелок, которые напускают грезы. Это был лучший вариант. Лучше, но они не перестали… они никогда не прекращались… Я знаю это. События, которые случатся со мной, чтобы напомнить… и хотя я могу выбросить их из памяти, не могу остановить их формирование моих грез. Я не могу прекратить кошмары, потому что причина всегда остается, и никто не сможет вышвырнуть ее из моей головы.

— Когда мне было тринадцать лет, мы жили с матерью. У нас не было много денег и снимали мы двухкомнатную квартиру в небоскребе. В далеко не лучшем районе города. Грабежи были свойственны данной местности… поколения людей проживали в районе в течение столетий тяжелых времен. Может быть тысячи лет борьбы за цивилизованное существование. За поколения здания сносились и перестраивались, может быть дважды за каждые сто лет, но всегда оставались одинаковыми. Мир менялся… Крах пришел и ушел; с того времени все виды изменений пошли по обратному пути, к индустриальной революции. Но одно оставалось тем же: люди, подобные нам, были на обочине, на истрепанной окраине общества. В каком бы состоянии не находился мир, мы были бедными. Не умирали от голода, за исключением поколений Краха, но означали бедность, обиженную бедность, рассерженную бедность. Слабину в сильной нации, не обильную в богатом обществе… условно говоря.

— Как не говори, а это было плохое соседство. Всех грабили однажды в жизни… кто-то был преждевременно убит… кого-то серьезно оскорбили. Однажды ночью двое мужчин ворвались к нам в квартиру, когда мы спали. Красть у нас было нечего… они нашли иное, что по их мнению, имело ценность. Я вбежал в комнату матери. Они преследовали меня через гостиную. Я попытался кричать, но мне зажали рот, затем заткнули его тряпкой и обвязали так туго, что я не мог ее выплюнуть. Затем привязали к ножке кровати… не за лодыжки или запястья, а прямо за шею. Руки у меня были свободными, но я не мог развязаться и, чем больше я сопротивлялся, тем больше душил себя. Я почти задушился от полного ужаса.

— Они насиловали мою мать один за другим прямо на полу. Они говорили ей, что убьют меня, если она будет сопротивляться, и она не кричала. Ей трудно было сделать какой-то звук, но она не могла сдержать рыданий. Она плакала все время и не могла остановиться. Я не в силах был ничего сделать. Они заставляли ее… ну, хватит…

— …они… были в масках. Идиотских масках, сделанных из картона, какими обычно играют дети. Маски не прикрывали полностью их лиц — только глаза и носы. Не знаю, как они могли смотреть через глазные щели. Они не снимали масок. Никогда. Это были маски Дракулы. Всего лишь детские игрушки, хлам из уличных лавчонок или театральных магазинов. Тупые. Я ничего не мог сделать… только затягивал туже веревку вокруг горла, пока чуть не умер.

— После этого у меня начались кошмары. У матери начались раньше, но думаю, она пересилила себя… или возможно, научилась загонять глубоко внутрь. Когда они начались у меня, она пришла в мою комнату, села на кровать и держала меня. Но избавиться от них было трудно и она плакала, кричала, держа меня, точно так… как это было раньше.

— С тех пор, как вы понимаете, у меня всегда кошмары. Всегда. Все связанное с сексом… напоминает мне это все. Больше в этом ничего нет. Совсем.

Когда я поднял глаза, то увидел, что Ангелина плачет. Я не мог понять почему.

Она взглянула на Зено и сказала:

— Думаю, сейчас нам нужно оставить эту тему.

Казалось, он даже не слышит ее. Он очнулся, сосредоточившись на какой-то мысли. Затем его глаза сфокусировались на мне снова.

— Ли, — сказал он, — как звали твою мать?

Я не счел это уместным.

— Зовут, — сказал я. — Она живет, и живет неплохо. А зовут ее Эвелин. Все зовут ее Эви.

Ангелина была в не меньшем замешательстве, чем я, но Зено продолжал:

— Она была ниже среднего роста… ровные, тонкие черты… волосы темные, коротко остриженные? Извини, что говорю «была», но именно это я имею в виду. Тогда ей было тридцать по этому описанию?

— Да, — сказал я, все еще заинтересованный как и почему это квалифицируется как кульминация беседы.

— Такой же была женщина, чье тело мы не нашли, — спокойно сказал он. — Думаю, то, что ты видел и то, что ты думал, что видишь были разными вещами. Твой внутренний цензор мог слегка озаботиться. Думаю, что ты решил, что видишь лицо своей матери, перенятое одним из чужаков. И я считаю, что ты с таком усилием пытался сказать в последнем послании, которое не можешь вспомнить, было — 'Адам и Ева'. Может быть это правдой?

Я все еще не мог вспомнить проклятую вещь. Ничто не возвращалось назад в мой мозг, пока он не среагировал, потому что я внезапно определил, к чему Зено пришел, и понял, что его теория связывает чужаков и убийц в единое целое и означает невозможность колонизировать Наксос.

— Таким образом, после всего, мы стоим перед Вратами Рая, — прошептал я, — но не можем пройти через них.