Я осторожно тронул Марью Ивановну за руку. Кожа у нее твердая, грубая, в мелких пупырышках.
— У меня есть адрес, поедемте.
— А-а, ну что же, двинули, малыш. До свиданья, доктор!
Дон-Кихот пожал плечами.
Общаться с этой женщиной было очень просто. Действовала, говорила и комментировала она, другим приходилось только наблюдать. Я ввернул несколько слов о Лопоухом, пока мы тряслись и толкались в автобусе.
— Этот Борис всегда был чудак. Но я не знала, что он при- падочный. Паренек он странный, но чтоб за ним замечалось что-нибудь такое… этого не было.
Я воспользовался секундным перерывом и записал координаты Бориса Ревина. Телефона у него нет, живет он за Абельмановс- кой заставой.
— Во всем виновата его мать, — сказала Марья Ивановна после того, как подробно перечислила весь транспорт, идущий к Абельмановской заставе. — Я давно заметила: как где какая беда, значит, баба нашкодила. Может, и не прямо, а через ко- го-либо, но все равно здесь какая-нибудь баба руку приложи- ла. Или дрянь или дура.
— «Cherchez la femme. Ищите женщину…» — ввернул я. — Но, может, это обычное совпадение? Женщин много, вот они и попадают чисто статистически в орбиту беды.
— Ты мне заумки не подбрасывай. У меня свой с высшим об- разованием. Тоже иногда захорохорится и на иностранный манер рассуждать примется. Но я живо все его заумки в норму приво- жу. У меня свой рентген имеется. Чутьем он по-простому-то зовется. Я и науку от шелухи отличить сумею, так что слушай, как люди, повидавшие жизнь, рассуждают.
— И помалкивай! — рассмеялся я.
«Ну и мамочка у вас, товарищ Курилин!»
— Нет, не молчи, а свое доказуй. Но без этого, без шту- чек. Место у женщины в жизни серьезное, куда вашему, мужско- му! Женщина — она все вокруг себя организует: и семью, и дом, и мужа, и работу. А если попадется такая, как Борькина мать, так уж тут все, конечно, идет прахом. Правда, с мужем ей не повезло. Запятнанный был человек, что и говорить, сильно запятнанный. Но как-никак отец твоего ребенка, так что здорово нужно было мозгами шевелить раньше, чем кричать «караул».
— Простите, но я вас не совсем понимаю.
— То-то и оно. Ты меня, малыш, не понимаешь. Михайлова своего сына не понимает, и одна ерунда получается.
Она говорила не ерунда, а «юрында».
— О какой Михайловой идет речь?
— Так это же и есть Борисова мамаша. Она по первому мужу, отцу Бори, не Ревина, а Михайлова. А потом своего второго мужа заставила усыновить мальчика, чтобы никакой памяти об отце на нем не оставалось. Ну да что там говорить, история долгая, в двух словах не расскажешь!.. А мы уже приехали.
В больнице Бориса не оказалось. Его с ходу переправили за город, на станцию Столбовую.
— Я же говорю, — возмущалась Марья Ивановна, — настоящий спихбол! Для них больной что футбольный мячик. Ну и врачи! Я их насквозь вижу. Только бы им ни за что не отвечать. Наца- рапал рецепт — и будьте здоровы!
— Может, в этой больнице мест нет, а может, они не специ- алисты по психическим заболеваниям, — попытался я урезонить расходившуюся старуху.
— Э-э-э, брось! — раздраженно сказала она. — Знаю я их… — Потом, помолчав, добавила: — Оно, конечно, платят им мало да и работа нелегкая. Все с людьми, все с больными. Это на- род капризный, обиженный. Но ежели подумать, никто их и не заставлял на врачей учиться. А уж коли ты взялся за такое дело, так работай честно. Бюрократы несчастные! Давеча я с зубом канителилась. Ужас что было!
Я огляделся по сторонам. Пыльный асфальт сверкал на солн- це, как ртуть. В горле пересохло, хотелось пить, и ни одной водопойки поблизости. Под полосатым брезентовым навесом ру- мяная девушка продавала болгарский виноград, возле нее сгру- дились домохозяйки. Красный жаркий автобус делал разворот, намереваясь нырнуть в узкий переулок.
Мне пришла в голову хорошая мысль.
— Марья Ивановна, — сказал я, — зайдемте в парк, он сов- сем рядом, я водички попью: от жары погибаю.
Газированная вода была колючая, как еж, от нее щемило в носу и наворачивались слезы, но жажды она не утоляла. Марья Ивановна чинно выпила свой стакан, и мы зашагали по дорож- кам, посыпанным красным толченым кирпичом.
— Значит, ваш сын хорошо знает Ревина? — спросил я.
— Я уже тебе говорила, это история долгая. Еще до того, как я вышла замуж, Курилин сильно дружил с Михайловым. Оба геологами были, и оба за ней. за Натальей, ухаживали. Уж я не знаю, как у них там все протекало, но только наверняка что-то случилось. Муж не особенно любил на эту тему расп- ространяться, но я потихоньку да полегоньку кое-что из него выцедила. Много мне узнать не удалось, знаю только, что уха- живали они, ухаживали за ней, потом съездили вдвоем с Михай- ловым в экспедицию, вернулись, и после этого Курилин к На- талье ни ногой. То ли они с Михайловым там поругались, то ли договорились между собой, чтоб волынку эту больше не тянуть, то ли жребий бросили (и такое дело между мужчинами бывает), но стал ходить к Наталье теперь один Михайлов. Долго ходил: видать, Наталья больше к Курилину симпатию имела. Оно понят- но. Видный человек был Николай Курилин. Волосы светлые…
— Был? Разве ваш муж умер? — вырвалось у меня.
— Умер, малышка. Вернее, погиб. Вот из-за этой-то смерти и Борис Михайлов Ревиным стал.
Мое любопытство, расплавленное и размягченное под жарким августовским солнцем, начало твердеть. Я почувствовал, что занавес если и не раздвигается, то, во всяком случае, колеб- лется под напором неизвестных мне сил.
— Несчастный случай? Болезнь? Война? — деловито осведо- мился я, придавая голосу оттенок участия.
— Ты погоди, не торопись, — отстранила меня рукой Курили- на. — Я тебе о Николае рассказываю. Красавец был человек, и душой и телом. Веселый, сильный, ловкий. Его все любили, нельзя было не любить. Когда я первый раз увидела его… — Старуха помолчала. — Ну ладно, может, тебе это не интересно.
— Нет, почему же?
— Скажешь, старушка расчувствовалась, еще посмеешься. Од- ним словом, как откатился от Натальи Курилин, та, видно, здорово подосадовала. Гордая, виду не подала, но и Михайлова особенно не поощряла. Так они маялись втроем, маялись — двое рядом, а один поодаль. А потом Николай съездил в командиров- ку в Саратов. Там мы с ним и познакомились и поженились. Те- перь-то я не знаю, или он свою застарелую любовь тогда выжи- гал, или мной сильно увлечен был. Но тогда мне на все было наплевать, уж очень он мне по сердцу пришелся. Потом я его пытала: признайся, говорю, мужскую дружбу доказывал, на мне женясь? Хохочет и отшучивается. Так и не сказал. А видно, так оно и было. А может, и не так, жизнь — штука сложная. Только Наталья еще долго замуж не выходила. И когда у нас Валерий родился, они с Михайловым наконец свадьбу сыграли. Снова стали Курилин с Михайловым вместе в экспедицию ездить, да и мы с Натальей поближе познакомились и даже подружились. Только недолговечная это была дружба! Когда я разузнала, что мой Николай раньше за Натальей бегал, как-то отпала у меня охота ее видеть. Не по мне она стала. А тут…
Марья Ивановна на миг замолкла.
— Смотри хорошо, как устроился! — сказала она, указывая на воробья, купавшегося в пыли на клумбе. — Получает же зверь удовольствие!
— Вы не кончили, — сказал я.
— Да что кончать-то? Старые раны бередить. Человек ты мне незнакомый, молодой, хоть и ученый, да, наверное, жизни не знаешь. Пустое любопытство одно.
— Марья Ивановна! — закричал я. — Ей-богу, так не посту- пают. Может, я действительно самый обыкновенный, не весьма хороший человек, но Борис Ревин меня очень интересует. Я сам не знаю почему.
