Его рвение чуть было не обернулось бедою: он привлек к себе внимание одного из охранников. Это был старый вояка из поскребков всегерманской тотальной мобилизации, по уши обмотанный шарфом и согнутый в крючок. Русских он ненавидел еще в четырнадцатом году, когда работавшие в его хозяйстве военнопленные бежали, в отместку запалив усадьбу. Теперь возненавидел еще больше: это из-за них его вытащили из теплой постели с пуховой периной, вместо спального колпака с кисточкой нахлобучили на плешивую голову каску и бросили в промозглую страшную степь. И из-за этой вот лютой ненависти он различал их не хуже, чем свиней в своем хлеву. Лишь на какую-то минуту, а может, и того меньше он что-то такое соображал, глядя на Сережу. Какое-то недоумение зашевелилось в его отупевшей от страха и злобы голове. А Сережа, чувствуя на себе этот рысий, хищный взгляд, сразу свернулся, притих, движения его стали скованными.
— Живо! — прохрипел охранник.
Для него все вернулось на свое место.
Медленно, но час за часом наращивались звенья полотна. Было очевидно: к наступлению темноты они смогут принять два дополнительных эшелона. И уже дощатые мостки настлали, — по ним, не корежа рельсов, перейдут машины на лесную сторону.
Достаточно ли этих сведений для разведчиков? Почти. Зная структуру вражеских соединений, остальное можно будет рассчитать. В крайнем случае потребуется узнать, какая именно техника поступила — например, танки или самоходки, — а для этого стоит взглянуть лишь одним глазом. Нечего терять времени!
И трое десантников перешли к действию. С наступлением сумерек Андрей Лещилин выбрался из укрытия и один, пока ползком, пустился в опасный путь на командный пункт роты. Пахомов и Володкин остались, чтобы отбить Сережу и собрать окончательные сведения.
К вечеру поднялся холодный ветер. Таясь в его шуме, разведчики подобрались к полотну. Рабочих с него уже согнали. Теперь их заставили валить деревья и распиливать на бревна. «Сходни к железнодорожным платформам», — догадались разведчики. Эх, если бы уже сейчас можно было совершить налет на охранников! Их было всего восемь, явно нестроевых, и Пахомов с Володкиным ничуть не сомневались в успехе.
Но ведь тогда враг узнает, что тайна его известна. Как знать, не изменит ли он своего уже раскрытого ими плана?
Эшелоны пришли ночью. С короткими интервалами они смутными громадами надвинулись из глубины степи и, лязгнув буферами, стали.
Послышались резкие команды. На платформах взревели моторы. Медленно нащупывая путь в темноте, начали сползать танки, грузовики.
Все перемешалось на пути. Зло, нервно работали немцы. Охранники совершенно осатанели. Прикладами гнали обессиленных людей с бревнами к платформам, заставляли вытаскивать засевшие в кювете буксующие колесные машины.
Медлить больше было нельзя. Пахомов и Володкин, выпрямившись в рост, как ни в чем не бывало вышли на пути, к эшелонам.
Группу, в которой был Сережа, они старались не выпускать из виду ни на минуту. Спокойно идя среди занятых своим делом немецких солдат, они рассчитывали, что все уладится просто: в этой темноте и суматохе никто никого не разбирает, никому ни до кого нет дела. Но эти чертовы охранники! Они, как цепные псы, кидались на всякого, кто хоть немного замешкался и отстал. Ускользнуть от них было нельзя.
…А Сережа выбивался из сил. За день он много успел. Какая-то женщина, не назвавшая себя (да и какая в том была нужда?), то ли угадала в нем связного партизан, то ли просто, чтобы излить душу, рассказала ему, где они работали раньше, что видели, и теперь он, как молитву, твердил про себя: «Противотанковые рвы у деревни Свидовок», «Дзоты на окраине Сосновки»…
Толковая была женщина. Видя, понимая, что Сережа все старается запомнить, она была кратка и точна: «В Дубиевке у шоссейной дороги „ежи“. Это ж такое мученье — стальные балки».
Много узнал Сережа. Он даже платформы эшелонов пересчитал. Сумел разглядеть почти все, что сходило с них, и вот теперь его начал одолевать страх. Как передать сведения своим, где же они, его друзья? Они должны, непременно должны быть здесь! Сейчас же, иначе будет поздно…
И он чуть не закричал от радости, когда увидел, как к ближайшему от него охраннику подходит кто-то высокий, широкоплечий, а за ним, немного подальше, вырисовывается еще один силуэт такого знакомого и родного человека.
Порывшись в кармане, Володкин достал что-то белое («Сигарету? Откуда у него сигарета? Какой карман в маскхалате? Ох здорово играет ефрейтор!») и вплотную приблизился к охраннику. Что произошло дальше, Сережа так и не понял. Конвоир по-прежнему стоял с винтовкой в руках, на том же самом месте, но это уже был другой, это был свой конвоир, а рядом с ним появился Пахомов.
Подчиняясь какому-то еще не осознанному чувству, Сережа рванул за руку женщину, которая все время была с ним, и они очутились рядом с разведчиками.
— Тихо!
Это слово можно было разве лишь угадать, а не услышать, но они услышали его. Володкин властно повел винтовкой, подтолкнул Сережу стволом, и они вслед за Пахомовым, тоже взявшим автомат в руки на немецкий лад, пошли вдоль эшелона, затем круто свернули в лес.
— Там же… — Сережа схватил за маскхалат Пахомова.
— Молчать! — грозный окрик по-немецки сзади остановил его, но тотчас последовал толчок в спину и раздался злой шепот:
— Ты что? Немцы кругом. Забыл, что ли?
Немцы действительно были кругом. Но Пахомов и Володкин, теперь уже оба впереди, уверенно шли в глубь леса. Отличное знание армейской лагерной жизни подсказывало им: здесь, в чужой, незнакомой обстановке, солдаты на первых порах будут крепко держаться своих подразделений, а часовые, во множестве выставленные там и здесь, хотя к себе близко и не подпустят, но тоже с места не стронутся, не зная, кто где.
— Стой! Назад! — то и дело неслось навстречу разведчикам.
— Черт побери! — вроде бы даже смущенно бормотал Володкин по-немецки, словно невзначай забрел не туда, куда надо, и разведчики, сворачивая то вправо, то влево, возвращаясь немного назад, уходили все дальше и дальше.
Фашистские танки, машины, медленно двигавшиеся без огней, остались в стороне, когда издали донесся тревожный крик.
— Кажется, спохватились, — сказал Володкин. Прислушался. И удовлетворенно заключил: — Черта лысого они догадаются, что мы в их порядки пошли. Там будут искать, идиоты…
— Родные, да неужели… — плача, женщина бросилась к нему.
Но Володкин легонько отстранил ее:
— Ужели. Они самые и есть. А теперь, как говорится, дай бог ноги. Одна здесь, другая там, а обе — в зубы!
— Неисправимый трепач, — усмехнулся Пахомов, и они тронулись дальше.
14
Надо же, чтобы так не повезло! Холодный низовой ветер, не утихавший много часов, принес низкие тучи, начал швырять хлопья мокрого снега. Он таял, но валил густо, сплошной белой мглой. Разведчикам пришлось сделать вынужденную остановку. Близился рассвет, и следы четко проступали на полях и просеках, а им, как ни крути, как ни петляй, приходилось их пересекать. В довершение всех бед, Сережа окончательно выбился из сил. Володкин какое-то время тащил его на спине, но его тоже начало пошатывать, да и женщина, оказавшаяся в группе, тоже еле брела, опираясь о Пахомова.
Теперь посреди поля, как это они делали раньше, остановиться было нельзя: среди белой равнины
