самому испробовать свои силы в качестве историка, т. е. заняться, по будущему выражению Гегеля, практической антропологией. При этом он, следуя стратегической установке о секуляризации исследований о человеческой природе, освобождается от христианского провиденциализма и создает прецедент воистину светской истории.
Поводом для написания самого обширного труда Юма послужило его избрание в 1752 г. смотрителем библиотеки общества адвокатов в Эдинбурге с ее обширными фондами. Не чувствуя в себе достаточно мужества для изображения исторического периода продолжительностью в 17 веков, он начал с воцарения Стюартов, ибо «именно с этой эпохи дух партий наиболее исказил освещение исторических фактов» (131.I, 47. Ср. 72). Это один из факторов, усложняющий историческое исследование, но и стимул преодолеть этот камень преткновения для ангажированных историков. В упомянутом эссе (написанного для дамского журнала, но достаточно серьезно) Юм ставил истории в заслугу, что она позволяет «видеть весь человеческий род с самого начала его истории как бы дефилирующим перед нами, в подлинных красках и без тех масок, которые доставляют столько затруднений суждению современников исторических событий» (131.II, 708). Но для этого историк должен быть свободен от пристрастий, а много ли таких? Юму казалось, что он будет единственным историком, презревшим одновременно власть, выгоду, авторитет и голос народных предрассудков. Но почему он не назвал голос крови? Или он считал его народным предрассудком? Когда он поставил себе задачей восстановить репутацию первых двух Стюартов на английском престоле, разве он не понимал, что его могут обвинить в национальном пристрастии?
С первого же тома, посвященного воцарению первого Стюарта на английском престоле, теоретические установки Юма-философа начали давать сбой в деятельности Юма-историка. Когда сложнейшая «машинерия» индивидуальных и коллективных субъектов истории приходит в движение и начинает актуализировать свои потенции и преследовать избранные и не всегда осознаваемые цели, результаты оказываются непредсказуемыми. Они не поддавались ретроспективному детерминистическому исчислению из-за хронической и принципиальной неполноты знания не только о скрытых пружинах человеческой деятельности, но и о манифестированных мотивах действий в прошлом, координаты и импульсы которых за давностию лет стали неопределенными и допускающими любые толкования. Между тем сам Юм признавал «чужие аффекты» непроницаемыми для непосредственного наблюдения, и одно это должно заставить его усомниться в том, что возможна «регулярная, предсказуемая История». Выход из создавшегося безвыходного положения Юм находит в переориентировании направления исследования. Это уже будет не последовательный нарратив о событиях прошлого и их участниках в Англии, Ирландии и Шотландии, а история государственных институтов и конституции Великобритании. Здесь кроется ответ на обвинения некоторых критиков уже в наше время, которые, обратив внимание на некоторый схематизм в портретах исторических деятелей, похожих один на другой, усомнились, пользовался ли автор «Истории Англии» богатейшими фондами, вверенной ему библиотеки и не затруднялся ли сибарит Юм вставать с дивана, чтобы рыться в архивах (см.: 160, 107). Юм ставил своей задачей ответить на вопрос, что именно сделало Англию «страной терпимости и свободы», и тут Юм воздает ей должное, ибо именно Англия стала аванпостом прогресса не только на британских островах, но и во всем мире. Однако когда «История Англии» дошла до описания бурных событий эпохи гражданской войны и революции, где автор проявил сострадание к казненному королю, на него обрушились крики неудовольствия, негодования, почти ненависти: англичане, шотландцы и ирландцы, виги и тори, церковники и сектанты, свободомыслящие и ханжи, патриоты и придворные — все соединились в порыве ярости против человека, который осмелился великодушно оплакать судьбу Карла I и лорда Страффорда (см.: 131.I, 47). Не меньшее неудовольствие вызвали оценки и объяснения причин английской революции.
Как уже говорилось, объяснение причин событий сводится к отысканию материальных факторов и духовных мотивов тех или иных действий. Как Юм понимал эту задачу?
Еще до составления Истории в ряде эссе Юм занимался вопросом национальных психологических, культурных и других особенностей, что вынудило его корректировать антропологическое учение в Трактате о человеческой природе. В предыдущем параграфе приводились примеры из «Диалогов о естественной религии», которые могут быть истолкованы как материалистические или физикалистские объяснения особенностей человеческой психики.
Наиболее рельефно проявление этого подхода мы встречаем в эссе «О национальных характерах» (1748). Юм признает, что национальные характеры существуют, хотя не следует однозначно сводить их к преобладанию какой-то отдельной черты, как это делает простонародье. Почему происходит массовое накопление в отдельном народе специфических черт, которыми он будет отличаться от своих соседей? Обычно выделяется, указывает Юм, два рода причин для объяснения национальных характеров: моральные и физические причины. К моральным причинам относятся форма правления, социальные перевороты, изобилие или нужда, в которых живет население, положение нации в отношении своих соседей и тому подобные обстоятельства. Под физическими причинами разумеются в основном качества воздуха и климата. И здесь Юм обнаруживает материальные факторы, подрывающие универсальность проделанного им анализа человеческой природы. Он пишет: есть основания думать, что все нации, живущие за полярным кругом или в тропиках, ниже остального человечества и не способны (incapable) ни к одному из высших достижений человеческого духа (131.II, 615).
Далее следует важное подстрочное примечание ради «критической корректности» снятое, как и текст редактором советского издания сочинений Юма 1966 г. и восстановленное в издании 1996 г.
Таков неожиданный результат обращения к историческим и географическим условиям человеческого существования.
В данном эссе Юм обращается и к анализу национальных особенностей английского народа, и это как бы предваряет будущее исследование его истории. Учитывая пройденный исторический путь, Юм называет его самым замечательным из всех народов по поразительному смешению нравов и характеров в одной и той же нации, говорящей на одном языке и подчиняющейся одному и тому же правительству. Юм не может приписать это непостоянному климату и вообще любым физическим причинам, поскольку все они наличествуют у соседей Англии, однако не приводят к выравниванию нравов и характеров на британских островах. Ответ кроется в огромной свободе и независимости, которой пользуется в Англии каждый человек, что и позволяет ему проявлять нравы, присущие только ему (см.: 131.II, 614–615). Таким образом, решающую роль в жизни нации имеет конституция и политические институты, обеспечившие Англии особое место из «всех народов вселенной», и их исследование и станет позже главной исследовательской задачей Юма в «Истории Англии».
Перечисление моральных факторов, влияющих на национальный характер, приводит Юма к рассмотрению уникального феномена Альбиона, и эта важнейшая тема послужила толчком к грандиозному предприятию — составить «Историю Англии» от древнейших времен до воцарения новой династии. Собственно, главный вопрос состоит в том, каким образом именно английский народ достиг наиболее свободного правления, при котором огромной свободой и независимостью пользуется каждый человек. Закономерно было это достижение или оно случайно? Насколько исторический путь английского народа согласуется с географической картой духа, чтобы по ней можно было ориентироваться на запутанных путях Истории, приведших тем не менее к прогрессу в этой стране. По этому кардинальному вопросу и происходит великий спор с вигистской историографией. Юм никак не может принять концепцию вигов о коммулятивном, перманентном развитии свободы в Англии «от семьи к семье, от поколения к поколению». Напротив, он считает, что хотя гражданские свободы получили воплощение в конституции и ее институтах, но ее историческая судьба в Англии оказалось спорадической, нерегулярной, подверженной капризам случая. Тюдорам не хватило двух полков, чтобы установить абсолютную монархию и покончить с зачатками свободы в Англии. Правление Елизаветы Великой напоминало турецкий диван и т. п.
Стали ли сюрпризом для историка Юма хитрости старого крота Истории? Ведь Юм признал, что в историческом развитии Англии есть масса случайностей и нельзя же каждый раз объяснять их ставшей хронической неполнотой наших знаний. Некоторые достижения в этой стране получены вопреки психологическим законам, установленным в Трактате. И как объяснить тот парадокс, что фанатики- пуритане своей деятельностью помогли утверждению в Англии широкой терпимости. Помимо «Истории» Юм обращался к этому же вопросу в нескольких эссе, таких как «О гражданской свободе» (в первых изданиях «О свободе и деспотизме»), «Склоняется ли британское правление к абсолютной монархии или к республике», «О партиях Великобритании» и др.
