– Вы знаете, почему я на вас рассердился? – спросил я.
– Знаю. Потому что вы увидели меня в обществе этих ребят, ваших дипломников. Вы ревнивы.
– Да. Вы правы. Это было глупо и гадко.
– В тот вечер они просто решили показать мне новую лабораторию. Как много в институте интересного… Особенно отдел художественного оформления.
Такой отдел действительно был создан в институте, я немало дивился этому обстоятельству, но так и не успел познакомиться с его задачами. Говоря откровенно, само его название ассоциировалось у меня с чем-то комическим и легкомысленным, и я вспоминал о нем, как о каком-то курьезе.
Когда мы поднялись со скамейки, кусты позади громко затрещали. Я вдруг увидел, как там, в полумраке метнулась неясная тень. Опять дипломники? Ну что за наглецы…
– Неслыханная дерзость, – прошептал я.
В ответ Галина странно засмеялась. Домой проводить себя она не разрешила.
5
С Касьяновым мы снова встретились только через неделю, когда лаборатория окончила напряженную работу по изготовлению пробного образца микроминиатюрной вероятностной памяти нового типа. Касьянов, положив руку на небольшой хлорвиниловый блок, включающий в себя миллионы искусственных нейронов, улыбнулся и сказал:
– Ну, теперь можно немножко снять напряжение. Вы, ребята, кажется, изъявили желание пойти в турпоход? – обратился он к дипломникам.
– Да.
– Неделя в вашем распоряжении. Кстати, Виктор, Галина обращалась ко мне с просьбой отпустить ее на несколько дней к матери. Как ваше мнение?
Я подумал. Мне очень этого не хотелось, но пришлось согласиться.
– Вот и хорошо. А мы останемся с вами и немножко поспорим. Я уверен, что в этом споре возникнут новые интересные идеи для нашей последующей работы.
Я был несколько удивлен и раздосадован, когда узнал, что Галина уехала, не попрощавшись со мной. Лаборатория сразу стала для меня пустой и неуютной. Только сейчас, когда этой девушки больше не было рядом со мной, я почувствовал, как много она для меня значила… Весь день я слонялся из угла в угол, не зная, за что приняться. А затем в душе вспыхнуло решение, то самое решение, которое рано или поздно приходится принимать каждому человеку, для которого другой человек перестает быть безразличным.
«Вот приедет, и все решится».
От этой мысли мне сразу стало легко, и в веселом и бодром настроении я отправился в кабинет профессора Касьянова, чтобы вступить с ним в спор. О, теперь у меня были тысячи аргументов. Теперь я сам был главным аргументом против профессора!
– Сядем? – как всегда с хитроватой усмешкой предложил Касьянов.
– Сядем, – ответил я.
– Прежде чем спорить, я хочу задать вам вопрос, который мне было не очень удобно задавать при дипломниках. Вы проверили качество монтажа новой памяти?
– Да.
– Радиокомпоненты только высшего класса?
– Вы сами знаете, как нужно отвечать на этот вопрос, профессор. С высокой степенью вероятности, да.
– Ну, хорошо. Так вот что я хочу вам сказать. Ваши возражения относительно того, что самые тонкие эмоциональные движения человеческой, как вы ее называете, души, не могут быть запрограммированы и алгоритмизированы, не выдерживают никакой критики.
– Доказательства? – потребовал я.
– Вот вы убедили неопытную девчонку, вашу Галину, что я выживший из ума старый дурак.
– Я так не говорил!
– Ну, может быть, не так. Но смысл был таков. И что же? Ваша поклонница убедилась в обратном! Вам она просто поверила, а меня она поняла. Вы чувствуете разницу?
– Пока нет.
– Она толковая девчонка, эта Галина Гурзо. У нее гибкий аналитический ум. И когда я предложил ей разобраться в новом алгоритме, который предусматривает подсознательную, не осознанную деятельность центральной нервной системы, когда она разобралась в задаче, поняла ее, тогда она пришла к выводу, что вы не правы!
– Не может этого быть! – воскликнул я. – Галина всегда была на моей стороне!
– Была, да сплыла. Вот и вам я советую разобраться как следует в этом интересном вопросе. Просто возьмите ее рабочую тетрадь и почитайте.
Слова Касьянова сильно меня взволновали. Моя Галина – и вдруг в лагере противника! Я вспомнил, что последнее время она уклонялась от разговоров на эту тему. Но оставался еще главный, как мне казалось, аргумент.
– Профессор, вы можете доказывать на бумаге все, что угодно, но вы не можете переложить на бумагу мои чувства. Понимаете? Мои. Я люблю Галину.
Я был вправе ожидать, что мое сообщение заинтересует его. Действительно, он поднял брови и спросил:
– Вы это серьезно?
Я взбесился.
– Может быть, вы мое чувство к ней тоже сможете разложить в ряд рекуррентных формул? Может быть, вы напишете уравнение того, что делается у меня в душе? Может быть, вы составите график моей тоски по этой чудесной девушке? Может быть…
Он поднял руку, останавливая меня. Лицо у него было хмурое и сосредоточенное.
– Ну что ж, – сказал он, – по правде говоря, я давно это сделал. Вы не хотите заняться моей теорией? Отлично. Я поручу вашей лаборантке Гурзо изложить вам эту теорию популярно. Гурзо знает ее в совершенстве.
Я пытался еще что-то возражать профессору, но он ничего не отвечал, а только качал головой. Никогда еще я не видел его таким серьезным и обеспокоенным. Мне даже показалось, будто он сам почувствовал, что где-то допустил ошибку…
6
Неделю, в течение которой отсутствовала Галина, я провел в мучительных размышлениях. По совету Касьянова я взял ее рабочую тетрадь и принялся разбираться в исписанных мелким аккуратным почерком страницах. Очень скоро формулы обычной математической логики кончились, и появились новые операции, новые обозначения и новые символы. Я не без удивления установил, что математические познания Галины превосходили все, что можно было ожидать. Я почувствовал себя неловко. Почему я раньше не присмотрелся к ее работе, не узнал как следует, чем она занимается?..
Галя застала меня в тот момент, когда я дочитывал последние страницы.
– Именно в этот момент я и прозрела! – воскликнула она, подбегая ко мне.
Ее лицо было радостным и веселым, глаза искрились.
– Интересно, правда, Виктор Степанович? Что ни говорите, а наш старый учитель – гений!
Мне оставалось только виновато улыбнуться и сказать:
– А вы все же предательница!
– Помните знаменитое «но истина дороже»? Так вот, я решила ничего больше на веру не принимать.
