госпитале я обычно вставала позже.
— С голоду умираю, — говорю я.
В кухне холодильник, плита и множество шкафчиков.
Я сроду не готовила себе завтрак. Да и ланч с обедом, если уж на то пошло. Мне всю жизнь подавали еду на столовских подносах.
— У тебя есть яичница-болтунья? Она моргает.
— Яйца? Ты не… — Она внезапно встает. — Конечно. Сиди, Тереза, я приготовлю.
— Зови меня просто Терри, хорошо?
Элис останавливается, собирается что-то сказать — я почти слышу лязг шестеренок в ее голове, — потом вдруг большими шагами направляется к шкафчику, наклоняется и вытаскивает сковородку с антипригарным покрытием.
Я прикидываю, в котором из шкафчиков здесь держат кофе, безошибочно угадываю и вытряхиваю из горшочка последнюю горстку кофе.
— Тебе не надо идти на работу? — осведомляюсь я.
Элис занимается чем-то в компании, обеспечивающей ресторанные поставки; Тереза всегда была скупа на детали.
— Я взяла отпуск, — говорит она и разбивает яйца о край сковородки, производя при этом неуловимые манипуляции со скорлупой. Из разбитого яйца выскакивает желток и плюхается на сковородку, половинки скорлупок Элис вставляет одна в другую. Все это одной рукой.
— Зачем?
Элис натянуто улыбается:
— Мы просто не могли оставить тебя одну теперь, когда ты наконец попала домой. Я подумала, что нам надо побыть какое-то время вместе. Чтобы ты привыкла.
— Так когда я должна показаться этому терапевту? Как там его?
Моему палачу.
— Это женщина. Доктор Милдоу живет в Балтиморе, так что завтра мы туда поедем.
Это ее грандиозный план. Доктор Субраманьям не сумел вернуть им Терезу, вот они и хватаются за любого, кто говорит, что сможет это сделать.
— Понимаешь, у нее большой опыт лечения таких людей, как ты. Это ее книга. — Она кивает на стол.
— Да ну? Доктор Субраманьям тоже пишет книжку.
Я беру книгу. «Дорога домой: реабилитация детей, пострадавших от дзена».
— А что, если мне это не поможет?
Она молчит, с вожделением глядя на яйца. Через четыре месяца мне будет восемнадцать. Доктор С. сказал, что тогда им стало бы сложнее держать меня в госпитале. Тиканье часов назойливо стучит у меня в голове, я уверена, что и для Элис с Митчем этот звук достаточно громкий.
— Давай все-таки начнем с доктора Милдоу.
— Начнем? А что дальше?
Она не отвечает. Я вспыхиваю, мысленно представив себя, привязанную к кровати, и священника, который осеняет крестом мое извивающееся тело. Это игра моего воображения, а не воспоминания Терезы, — я способна чувствовать разницу. Кроме того, если бы такое уже случалось с Терезой, то там был бы не священник.
— Ладно уж, — говорю я. — А что, если я сбегу?
— Если ты превратишься в рыбку, — беспечно отзывается она, — тогда я стану рыбаком и выловлю тебя.
— Что? — Я смеюсь. До сих пор я не слыхала от Элис ничего, кроме серьезных, прямолинейных фраз.
Она печально улыбается:
— Разве ты не помнишь?
— Ах да. — В памяти раздается щелчок. — «Крольчонок-беглец».[4]
Книга доктора С. — обо мне. Да и вообще обо всех, кто получил передозировку дзеном, а нас таких всего-навсего пара тысяч. Наркотики этой группы не слишком популярны — ни в Штатах, ни где-либо еще. Это не галлюциноген. Он не вызывает ни эйфории, ни депрессии. Вы не суетитесь, вас не заносит и даже не добавляет остроты ощущений. Сложно понять, в чем его привлекательность. Откровенно говоря,
Доктор С. говорит, что большинство наркотиков не обостряет ваших чувств, назначение их в том, чтобы вы вообще ничего не чувствовали. От них почти цепенеешь, уходишь от действительности. Дзен же в некотором роде — претендующая на тонкий художественный вкус спасительная дизайнерская заслонка. Дзен выводит из строя Страницу, запирает ее в своей комнате, так что она уже не может отправлять свои сообщения Королеве. За нервной картой теряется контроль, и Королева перестает получать сообщения о том, что происходит в Парламенте. А не имея возможности отдавать приказы, она замолкает. Это та тишина, которой жаждали люди, подобные Терезе.
Но по-настоящему привлекательной — опять же для таких людей — является передозировка. Наглотаешься дзена без меры, и Страница неделями не появляется на свет. А когда наконец выберется из темницы, то уже не может вспомнить дорогу к замку Королевы. Весь процесс ревизии, который из года в год шел сам собой, внезапно рушится. Хранящую молчание Королеву уже не найти.
И Страница, бедняга, делает единственное, на что еще способна. Она вырывается из плена и обращается с воззванием к первой же девочке, которую увидит перед собой.
Королева мертва. Да здравствует Королева!
— Привет, Терри. Я доктор Милдоу.
Это коренастая женщина с приятным округлым лицом, с короткими темными, с проседью, волосами. Она протягивает мне руку. У нее тонкие холодные пальцы.
— Вы назвали меня Терри.
— Мне сказали, что тебе так больше нравится. Если хочешь, могу называть тебя как-нибудь иначе.
— Нет… просто я думала, вы будете настаивать, чтобы я называла себя Терезой.
Она смеется и усаживается в красное кожаное кресло, которое выглядит мягким, но прочным.
— Думаю, от этого было бы не очень много пользы, верно? Я не могу принуждать тебя к тому, чего тебе не хочется, Терри.
— В таком случае я пошла?
— Удерживать тебя я не вправе. Но считаю своим долгом отчитаться перед твоими родителями о том, как прошла наша встреча.
Моими родителями. Она пожимает плечами:
— Это моя работа. Почему бы тебе не присесть? Мы можем побеседовать о том, что привело тебя сюда.
Кресло, стоящее напротив нее, обито тканью, а не кожей, но все равно оно лучше тех, что были в офисе доктора Субраманьяма. Да и в целом интерьер здесь гораздо приятнее. Бледно-желтые с белым рисунком стены, большие, сверкающие на солнце окна за белыми полотняными шторами, выполненные в тропической гамме картины.
Я продолжаю стоять.
— Ваша задача — превратить меня в дочь Митча и Элис. Меня это не устраивает. Так что, сколько бы времени мы ни потратили на эту фигню, оно пойдет псу под хвост.
— Терри, никто не может обратить тебя в то, чем ты не являешься.
— Ну, в таком случае нас здесь дурачат.
Я пересекаю комнату — у этой «прогулки» имеется определенная цель — и снимаю с книжной полки деревянную куклу-африканку. На полках достаточно много книг для того, чтобы произвести серьезное
