Ситец не без скандала поделили между вдовами и сиротами, а платки — дешевенькие белые платки с цветочками — председатель колхоза предложил отдать девчатам.
Опять стали выкрикивать имена.
— Клавдии Нехорошковой, — сказал кто-то.
— Потерпит! — раздались голоса. — Этой не к спеху.
Надо сперва тем, которые молодые.
Так и не дали Клавдии платка.
Ананий Егорович вспомнил этот давнишний случай, и ему как-то сразу стала понятна вся несуразная, изломанная жизнь Клавдии. Перестарок — посторонись! А что же этому перестарку-то делать? И разве виновата та же самая Клавдия, что молодость ее пала па войну? Вот и почала она по вечерам свои походы в деревню делатьавось и ей перепадет какая-нибудь кроха бабьего счастья, а чтобы не так стыдно было, залей глаза вином…
Погода поворачивала на ясень. В небе сверкали крупные августовские звезды, и уже можно было различать на дороге лужи.
«Что же это я сегодня всех жалею? — вдруг разозлился на себя Ананий Егорович. — Председатель ты колхоза или заведующий богадельней? Нет, к черту! Одного пожалеешь, другого пожалеешь, а кто работать будет?»
Было еще одно место, куда по субботам заглядывали мужики, — чайная. И он отправился в чайную.
XV
В комнате светло. И солнце. Много солнца.
Да не приснилось ли ему это? Он провел ладонью по лицу. Ладонь была мокрая от пота.
— Лидия!
Ни звука в ответ. Он вскочил с постели, в одном белье выбежал на другую половину.
Никого. На столе записка: «Пошла с ребятами в лес».
Он взглянул на стенные часы, и у него глаза буквально полезли на лоб. Двадцать минут двенадцатого! Не может Оыть! Он кинулся в спальню. Его ручные часы показывали, двадцать пять двенадцатого.
Он схватился за голову, застонал. Вот тебе и воскресник, вот тебе и силос…
Выбежав из дома, Ананий Егорович хотел было идти ладами, но тут же отбросил эту мысль. Чего уж финтить.
Кто не знает теперь, что председатель отлеживался с похмелья?
Блестят залитые солнцем лужи. Собственные шаги, как набат, отдаются в его ушах. А деревня будто вымерла.
Даже мальчонок не перебежит улицу… Все ясно. Все укатили в лес. Вот теперь-то его песенка спета.
«Посмотрите, товарищи, на этого горе — председателя, — скажет секретарь райкома на бюро. — Партия доверила ему передовой участок, дело, которое является общенародным в данный момент. А он что сделал? Пьянство развел…»
И чем будешь оправдываться? Зубы, дескать, лечил?
Внезапно до его слуха долетел натужный вой машины. Он остановился, прислушался. Машина выла внизу, где-то у колхозной конторы.
Он выбежал на пригорок и вот что увидел: от полевых ворот с огромным возом сена ползет машина, а там, на лугу, за озериной, люди. Сплошь люди. С граблями, с вилами. Бегают, загребают сено, укладывают на телеги.
Он ни черта не понимал. Неужели все это сделал Исаков? Да, только он. Больше некому. Приехал, наверно, вчера поздно вечером из райкома и давай рвать и метать.
И все это в то время, как он пьянствовал в чайной…
Из кабины подъехавшей машины выскочил Васька Уледев — рожа в испарине, белозубый рот до ушей:
— Ну и дела, председатель. Осатанел народ! Меня бабешки из постели выволокли. Вот что значит тридцать процентов!
— Тридцать процентов? — глухо спросил Ананий Егорович.
— Ну как же! Сами же вчера сказали.
Васька поставил ногу на подножку:
— Поеду. А то сегодня живо схлопочешь по шее.
Бабье ошалело. Я говорю: подождите маленько, сено еще мокрое, пусть хоть подсохнет немного. «Вози, говорят, ирод. Не твоя забота». Ну и верно, понавтыкали разных рогаток да вешал, мужики там сараи у конюшни ставят — все придумали.
— Держитесь! — уже из кабины крикнул Васька. — Исаков с каким-то начальством недавно проехал.
Так вот в чем дело. Тридцать процентов… Но как же он мог брякнуть такое? Да ведь за это голову снимут.
«Развязал собственническую стихию… Пошел на поводу у отсталых элементов…» Ананий Егорович пошел к Исакову. Надо по крайней мере предупредить, поставить в известность. Так и так, мол, осудить успеете, а сейчас давай вместе расхлебывать.
…Нет, убей бог — он не помнит этого. Все помнит.
Помнит, как зашел в чайную, помнит, кто там был: бригадиры Чугаев, Обросов, Вороницын, Васька Уледев, Кирька — переводчик… Целое заседание! Помнит разговор о бородатых коровках, то есть о козах, которые после войны вытеснили в деревне коров, помнит споры и крики о сене… Все было. Но чтобы он так вот и бухнул: кончайте волынить. Тридцать процентов даю… Да что он, с ума сошел? Не посоветовавшись ни с правлением, ни с райкомом?
Ананий Егорович замедлил шаг. «А может, подстроили сукины дети? — вдруг пришло ему в голову. — Председаюль пьяный. Пускай потом доказывает, что не говорил…»
И как ни нелепа была эта мысль, он сейчас готов был поверить и ей. Здешние колхозники все могут. От них всего ожидать можно. Ведь вот же сыграли они злую шутку с Мартемьягом Зыковым, его предшественником. Тот приехал в колхоз и на первом же собрании заявил: «Трепаться не люблю. Или колхоз подниму, или меня на кладбище отвезете». и что же — через год отвезли. Как-то наткнулись мужики на пьяного Мартемьяна — лежит на улице, взвалили на тележку и отвезли на кладбище. На нссь район опозорили мужика…
Мимо, громыхая, порожняком пронеслась машина. За рулем сидел Яков. Значит, и у этого машина заработала…
Потом за машиной он увидел Петуню. Петуня, прихрамывая, как леший, топал посередке дороги, весь запаренный, запотевший, с граблями и вилами на плече.
— Неладно у нас, председатель, — сказал он, тяжело дыша. — Бригадир дорогу ко мне забыл.
Старик порысил было к колхозной конторе — оттуда дорога на луг, — но потом, решив сэкономить время, повернул прямо.
А на лугу… Что делалось на лугу! Белые платки — ромашек столько сейчас не найдешь, — разномастные головы мужиков и парией, ребятишки, как жеребята, носятся по зеленой отаве убранной пожни… Было что-то от первых колхозных дней, когда деревня еще кипела от избытка сил. «Да, — вздохнул Ананий Егорович. — И все это сделали тридцать процентов. Тридцать процентов. Никаких тебе заседаний, ни крику, ни рыку».
Мало — помалу он начал успокаиваться. Он шел пустынной улицей и думал: ну чего он перепугался? Чего? Ну, будут колхозники с коровой, ну, съедят лишнюю ложку масла. Ну и что? Кому это надо, чтобы сено пропадало?
