наполовину высунулось из-за горизонта. Елкин и Ушаков уже не спали и ждали, когда я сам проснусь.
Наскоро закусив, мы направились к дороге. По пути умыли лица в большой чистой луже. Колонны, с которой шли вчера, не было. Дорога стала хуже. После отдыха идти было тяжелее, поскольку ноги сильно отекли. Кругом стояла непривычная для нас тишина. Навстречу никто не попадался. А поскольку мы двигались не слишком ходко, то нас догоняли и обходили отдельные группы бойцов, называвшие себя взводами, ротами, батальонами. Мы пытались узнать у них, как идут дела на нашей переправе и далеко ли немцы, на ничего определенного услышать не могли. Эти люди, переправлялись через Вилию в других местах.
Где-то около полудня нас догнали два бойца. Одного из них я узнал. Видел его в роте лейтенанта Весенина. На вопрос, оттуда ли он, боец ответил утвердительно.
— Там, сзади, метрах в трехстах-четырехстах, Весенин идет с ротой, а мы — головной дозор, — сообщил боец.
Мы решили дождаться командира и идти с ротой. От подразделения, в котором на переправе было около сотни человек, осталось всего двенадцать. Сам Весенин осунулся и солидно поседел.
— Принимай, лейтенант, пополнение, — пошутил я. В ответ Весенин отмахнулся, дескать, не время шутить. Дорогой от бойцов я узнал, что две роты из батальона полковник взял для восстановления переправы. Рота Весенина почти ополовинилась после налета фашистской авиации. Тогда он решил немедля преодолеть реку вплавь.
Когда люди были уже в воде, начался следующий налет. Те, кто плохо плавал и попал под пули штурмовиков, утонули. С нашим пополнением в роте стало 15 человек. Рассказали, что с лейтенантом творится что-то неладное. Он постоянно обвиняет, себя в гибели людей! А ночью почти не спал.
Техника, которая прошла по дороге раньше нас, взрыхлила песчаный грунт, и сапоги глубоко вязли. Пришлось идти по обочине. Лейтенант Весенин шел впереди роты, не теряя из виду головной дозор из двух бойцов. Лес стал редеть, и впереди увидели просвет. Бойцы головного дозора, выйдя на опушку, остановились и, повернувшись вправо, о чем-то говорили. Весенин жестами показал, чтобы рота залегла. Подождав минуту, сам пошел к головному дозору, чтобы выяснить, в чем дело, а нам велел ждать. Переговорив с бойцами из дозора, лейтенант дал знать, чтобы рота следовала дальше.
Выйдя на опушку, мы увидели жуткую картину. Справа от нас чадила и тлела сгоревшая деревня. Там, где были дома, стояли печи и трубы, валялся обгоревший скот. Что это? Как бы внимательно мы ни всматривались, следов боевых действий не видели. Не оставалось сомнения, что немецкие летчики просто сожгли населенный пункт зажигательными бомбами.
Дорогой мы насчитали шесть таких деревень. У меня и других бойцов сжималось сердце от подобной жестокости. Идет война, но при чем тут мирные люди, которых лишили и крова, и всего, что они имели? Зачем жечь, разрушать и расстреливать мирных беженцев, которые никому ничего плохого не сделали, а лишь пытались уйти из тех мест, где идут военные действия? Я понимал одно, что даром, без отмщения врагу, это не пройдет. Мои товарищи молча смотрели на эти ужасные картины, и в каждом кипела злоба, рос и зрел гнев к врагу. Я тогда не понимал жестокости фашистов. И только после узнал, что все это планомерная политика гитлеровской верхушки, нацеленная на то, чтобы истребить большую часть советского народа, поработить оставшихся и расширить жизненное пространство «великого рейха». Я вспоминал оскаленную звериную улыбку летчика, который на бреющем полете поливал из пулемета свинцом повозки беженцев.
«Неужели они не понимают, что все это может обернуться против них же самих? Что придет время и им будет заплачено за все сполна?» — думал я. Да, так оно и случилось, ставка на жестокость обернулась против немцев. Кто видел и испытал зверство, тот не мог быть равнодушным к врагу. Даже те, кто вначале не намеревался сражаться с врагом, уходили к партизанам, пополняя формирования народных мстителей. Да, так вызрела подлинно народная священная война.
А потом мы осторожно и робко пробирались к линии фронта, чтобы соединиться со своими. Лес снова стал редеть. Дорога вывела на луг, в полутора километрах от которого на пригорке начиналось село. На середине луга возвышался бугор, заросший кустарником. Из-за бугра вышел нам навстречу старшина и жестом приказал остановиться.
— Откуда идете и какой части? — спросил он Весенина. Тот ответил, что из разных частей 84-й дивизии идем от переправы через Вилию. Старшина не стал больше ничего расспрашивать и сказал, чтобы лейтенант вел свой взвод к штабу и доложил о прибытии подполковнику Гурову. Сам снова ушел за бугор. Проходя мимо, мы увидели, что он покрутил ручку телефона и стал с кем-то говорить. Рядом со старшиной лежали два бойца за станковым пулеметом.
Штаб расположился в центре села, в двухэтажном доме, над которым висела вывеска «Сельсовет». Навстречу нам вышел коренастый довольно седой подполковник. Весенин доложил о прибытии.
— Как рота? Мне доложили, что взвод, — спросил подполковник Весенина.
— Это все, что осталось от роты, — ответил Весенин.
— Да тут и взвода не наберется, — разочарованно покачал головой подполковник. С минуту помолчав, он задумчиво, как бы для себя сказал:
— Да и у нас не лишку. Был полк, а сейчас не знаем, как батальон сколотить.
Из подходивших групп бойцов была создана рота. В ее задачу входило обеспечить прикрытие батальона. Подполковник задался целью собрать рассеянные подразделения разных частей и идти на прорыв к своим через линию фронта. Поскольку разведка доложила, что через пару часов к селу должна подойти немецкая колонна, он решил силами прикрытия дать ей бой.
Подполковник приказал построить батальон. Он объявил бойцам, что из отрывочных сведений, полученных по рации, картина сейчас такова: наши войска держат оборону вдоль восточного берега Западной Двины. Сплошной линии фронта нет.
— Будем искать свободные проходы или слабые места в расположении немцев. Если не удастся найти, придется вступить в бой, — сказал подполковник.
На улицах села не было видно ни одного гражданского. Вдруг стали появляться жители. Они спешили к сельсовету. Там молодой парень налаживал на столбе громкоговоритель.
— Сейчас будет передано важное сообщение. Командиры, располагайте свои подразделения ближе к столбу, чтобы слышали все, — сказал подполковник.
Через две-три минуты в микрофоне забурлило, захрипело, а затем послышались слова:
— «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!..»
— Это говорит Сталин! Сталин! — прошел шепот по толпе, а затем воцарилась тишина. Все старались уловить каждое слово. Говорил Сталин медленно, глухо, с кавказским акцентом. Я впервые слышал его голос. Когда он стал говорить о партизанском движении, раздалась команда: «Батальон, тревога!»
Командиры отвели подразделения на западный склон холма, на котором располагалось село. Подполковник кратко поставил задачу: форсированным шагом сборной роте пройти полтора километра на северо-запад и оседлать дорогу, по которой движется колонна противника, окопаться и закрепиться, замаскироваться и ждать противника. Половину колонны пропустить. Ее должны уничтожить подразделения, подготовившие оборону у подножия холма. Противник ожидается через час.
В сборной роте я был определен командиром отделения во втором взводе. Нашим рубежом стал мелкий овражек глубиной не более полутора метров, он, видимо, создан весенним паводком. Так что копать много не пришлось. Но зато сложнее оказалось с маскировкой, поскольку по эту сторону дороги не было ни кустов, ни высокой травы.
Немецкая колонна состояла из батальона, который располагался на автомашинах. Это, видимо, было какое-то вспомогательное тыловое подразделение, спешившее за далеко ушедшими основными силами. Впереди, метрах в пятидесяти, ехали три мотоциклиста. Колонну замыкали две полевые кухни, штабной фургон и легковой автомобиль. Немцы, зная, что передовые части продвинулись далеко вперед, вели себя довольно беспечно. В этом я убедился по тому, что даже при небольшой настороженности они могли бы обнаружить нас.
Когда вверх взвилась зеленая ракета, мы открыли огонь. Это было для противника так неожиданно, что немцы, выпрыгивая из машины, разбегались в разные стороны, не слушая, что кричат им офицеры. Прямо на станковый пулемет бежало несколько немцев. Они почувствовали опасность лишь тогда, когда
