восточную сторону хребта и отыскал взглядом заповедный камень-останец со знаком жизни. Несколько правее и чуть выше его начинался развал крупных глыб, среди которых и был вход в пещеру. Солнце стояло уже на уровне с вершиной хребта, через час в сибирском склоне начнутся сумерки… Он направился прямо к развалу, утопая в снегу, — прыгать по камням было опасно. И тут вспомнил, что где-то позади за ним идёт это человекообразное существо, по всей видимости, ориентируясь по следам Мамонта. А он сейчас пробуравливал в снегу глубокую тропу, тем самым выдавая вход.
Всё повторялось!
Мамонт затаился в камнях и долго прислушивался, осматривая гребень хребта, ярко освещённого солнцем. Даже крошечный предмет сейчас бросал длинную тень, и любое движение немедленно бы отрисовалось на склоне, как на гигантском экране. Прошло минут пятнадцать, снежный человек не появлялся, лишь ветер гнал позёмку, сдувая с плато остатки снега.
Внезапно безмолвие нарушилось криком, словно кто-то пробовал голос:
— Ва!..
Эхо взметнулось над головой и унеслось к границе леса. Забыв обо всём, Мамонт выскочил из засады и сдёрнул шапку.
— Ва! Ва! Ва! — всколыхнулась тишина плачущим голосом.
— Карна, — прошептал он и вдруг увидел, что у заповедного камня поднимается в небо мятущийся столб дыма.
От предчувствия, что она рядом, затрепетала душа и ознобило спину. Не разбирая дороги, Мамонт побежал по склону, засмеялся, закричал на ходу:
— Валькирия! Карна!
— Ва-ва-ва!.. — откликнулась она радостным криком. В этот миг свет переломился, солнце пало за кромку хребта, и восточный склон погрузился в голубые сумерки. Но Мамонт заметил, как от заповедного камня навстречу ему, едва касаясь снежных застругов, летит стремительная, лёгкая фигурка. И будто волосы трепещутся на ветру!
Делая огромные скачки, он мчался вниз, и ноги всякий раз, доставая земли, находили твёрдую, надёжную опору. Сблизившись, они не столкнулись, а как бы одновременно взлетели и медленно опустились на землю, обняв друг друга. Остановилось дыхание, замерло сердце, и прежде чем ожили снова, минуло время…
— Карна, Карна, — зашептал и закричал он. — Я искал тебя, шёл к тебе… Валькирия!
Спортивная вязаная шапочка слетела с её головы, и упали, раскручиваясь, длинные волосы…
— Данила, — вдруг вымолвила она. — Данила-мастер…
Мамонт отпрянул, заглядывая в лицо.
— Я не Данила… Я Мамонт!
Она же с неистовой силой вновь обхватила руками его шею, зашептала безумно:
— Прости меня, прости меня! Я не поверила в сказку! Но ты всё равно пришёл! Ты спас меня!
Мамонт едва оторвал её руки: чужое, незнакомое лицо, бордовые коросты на обмороженных щеках, носу, коростные, в простуде, губы, мазки сажи…
— Кто ты? — чего-то страшась, спросил он.
— Не узнал меня? — счастливо засмеялась она, порываясь обнять. — Не узнал? Я опоздала, но пришла!..
— Инга?!
— Это я! — Смех её тоже показался безумным, на губах выступила кровь. — Ты приходил сюда? Ты ждал меня, Данила?!
— Я не Данила! — закричал Мамонт, встряхивая её за плечи. — Посмотри же, посмотри! Ну?
Эхо вторило крикам, и над горами клокотал бесконечный звенящий голос:
— Ва! Ва! Ва!..
Инга вдруг шагнула назад, осела в снег, лихорадка била руки.
— Кто же ты?.. Кто?!
Он взял её за обмороженные, в волдырях, руки, опустился на колени.
— Я прилетел к тебе на вертолёте, — стараясь успокоить её, проговорил Мамонт. — Помнишь? А потом ты полетела со мной и показала мне этот камень…
Она медленно приходила в себя, словно просыпаясь от болезненного, тяжкого сна.
— Где же… Данила? Данила-мастер?
— У Хозяйки Медной горы, — объяснил Мамонт. — Она заточила его в свои чертоги на сто лет. А через сто лет он вернётся и придёт к камню.
Так просил передать когда-то Страга Севера, зажимая рану на груди…
— Через сто лет. — Её взгляд остекленел. — Как долго ждать…
— Ты не пришла в назначенный день, и Хозяйка взяла его к себе.
— Мне было трудно поверить, — с болью призналась она. — А поверила… стало поздно.
Мамонту вдруг показалось, что Инга умирает: жизнь тускнела в её глазах, закрывались веки с опалёнными ресницами. Он поднял её на ноги, встряхнул безвольно мотнулась голова…
— Инга! Инга!!
— Га-га-га!.. — словно крик стаи гусей, пронеслось над головами.
— Мы пойдём с тобой искать, слышишь? Мы найдём Данилу-мастера!
— Найдём? — чуть оживилась она. — Ты знаешь дорогу к Хозяйке Медной горы? Знаешь?
— Знаю! — Мамонт поднял её на руки и понёс к костру. — Сейчас темнеет… А завтра мы найдём дорогу!
Огонь был разложен возле заповедного камня, и его пламя высвечивало обветшавший знак жизни. Судя по кругу кострища и пеплу, он горел здесь давно, может быть, месяц. Рядом лежала куча заготовленных дров, а на плоском камне стоял закопчённый котелок и несколько пустых консервных банок. Видимо, Инга спала у костра, укрываясь прожжённым во многих местах верблюжьим одеялом.
Оставив её у огня, Мамонт нарубил пихтового лапника — благо, что не рядом, сдвинул костёр и сделал постель на раскалённых камнях. Когда лапник оттаял и прогрелся, уложил Ингу, накрыл одеялом и до полуночи отпаивал медовым кипятком, грел ноги в волчьей шапке и горло горячим песком, набитым в носок. Она оживала, и когда растаяла льдистость в её глазах, а взгляд стал осмысленным, медленно погрузилась в сон. Мамонт укрыл её с головой и сам лёг с подветренного бока, ощущая живительное, целебное тепло от горячей хвои…
Обострённый слух улавливал каждый звук, но всю эту ночь в горах кричал только ветер…
На рассвете Мамонт распалил большой костёр, разбудил Ингу и просушил её пропотевшую насквозь одежду. Забота о другом человеке вдохновляла его, стушёвывала и притупляла остроту собственных переживаний. Тепло и сон усмирили воспалённое сознание неожиданной спутницы. Она вспомнила о себе и, пока Мамонт сушил одежду, разодрала, расчесала скатанные, давно забытые волосы.
Солнце в это утро вставало без зари, заключённое в радужный ореол, сквозь который прорывались и уходили в космос три тончайших стремительных луча.
— Я Странник! Ура! — воскликнул Мамонт, ощущая прилив энергии.
Инга вдруг встрепенулась, в глазах её мелькнула едва уловимая печальная радость.
— Данила говорил, — вспомнила она, озарилась этим воспоминанием, — «Я Страга, ура!»… Что это значит? А почему ты говоришь — Странник!
— Потому что Данила был Страгой, — объяснил Мамонт, забрасывая на плечи котомку с притороченным к ней одеялом. — А мы с тобой — Странники.
Он вновь сориентировался, выбрал направление к развалам глыб и пошёл вперёд, пробивая путь в глубоком снегу. Расстояние, которое они вчера пролетели друг к другу, почти не касаясь земли, сегодня одолевали несколько часов. Мамонт обследовал развал, обошёл каждую глыбу, отвернул с помощью Инги несколько камней — входа не было…
Он лёг на снег, закрыв глаза, попытался в воображении восстановить всю ситуацию и передвижения в тот трагический день двадцать девятого августа. Память сохранила всё до мельчайших деталей: кажется, вот тот камень, из-за которого Мамонт стрелял, а там, чуть повыше, в серых курумниках, лежал раненый Страга… В памяти было всё, но зимний пейзаж делал приметы однообразными и обманчивыми. Мамонт