самим добывать себе «духовную пищу». Это укрепляло их волю и разум, воспитывало самостоятельность.
Позже Вернадский вспоминал: «Странным образом, стремление к естествознанию дала мне изуродованная классическая гимназия, благодаря той внутренней, подпольной, неподозревавшейся жизни, какая в ней шла в тех случаях, когда в ее среду попадали живые талантливые юноши-натуралисты. В таких случаях их влияние на окружающих могло быть очень сильно…»
В сумерках огонь светит ярче, чем днем. И, по словам Вернадского, «жизнь в эпоху тяжелейшей реакции всюду пробивалась сквозь обволакивающий ее густой туман угнетения».
В петербургской гимназии Владимир Вернадский быстро подружился со своими сверстниками. Особенно нравился ему Андрей Краснов — за искренность, ум, самостоятельность. «Овальное, очень смуглое лицо, с ярко блистающими глазами, с оригинальными медленными, но нервными движениями, ясной, красивой речью, залетавшей все дальше и дальше в несбыточные мечты», — вспоминал позже Вернадский своего гимназического друга.
Андрей Краснов мечтал о тропической природе и горячо любил родной край, ярко переживал красоту весны, неба, растений, животных, умел вести точные научные наблюдения. В гимназии он основал энтомологическое общество, объединявшее немногих учащихся, в число которых вошел Владимир Вернадский. На заседаниях общества, не удостоенного вниманием гимназического начальства, самые интересные и содержательные доклады делал Андрей Краснов. Со временем он совершил кругосветное путешествие, стал известным ботаником и географом, основал Батумский ботанический сад.
«Он в своей жизни, как редко кто, остался верен своему молодому плану и провел его до конца без больших изменений». Так писал о Краснове Вернадский. Эти слова он мог бы с полным основанием отнести на свой счет.
Во главе с Андреем Красновым несколько гимназистов (в их числе Владимир Вернадский) весной и осенью совершали экскурсии в пригороды Петербурга: Шувалово, Удельную, Парголово. Там они ловили жужелиц, водяных жуков, наблюдали за насекомыми, собирали гербарии, определяли растения. Во время экскурсий, по признанию Вернадского, им открывался «один из основных источников воспитания и жизни — мир природы».
Увлеченные познанием природы гимназисты не забывали об искусстве, истории, литературе. Краснов прекрасно знал древние языки и прочел в подлиннике всего Геродота. Вернадский наибольший интерес проявлял к истории, философии, славянским языкам и географии.
Казалось бы, странно: будущий великий естествоиспытатель, геолог сравнительно мало уделял внимания изучению Земли, а в первой своей самостоятельной работе обратился к истории славян. Правда, были еще химические опыты со взрывами — к ужасу всех домашних; да кто в детстве не увлекался подобными опытами?
А может быть, для любого ребенка самое главное — не превращаться в юного старичка-многозная, не подражать взрослым, не блистать своими ранними специальными познаниями в науке или технике? В детстве человек воспринимает мир во всей его цельности, красоте, совершенстве, таинственности. Не многим удается сохранить на многие годы такое восприятие мира. В. И. Вернадскому это удалось.
ЮНОСТЬ УЧЕНОГО
Вернадский поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. У него появилась возможность в полной мере проявлять самостоятельность, ощутить безграничность истинной науки в отличие от ограниченного, упрощенного, все объясняющего мира учебников.
В те годы университетское преподавание не сводилось, как в гимназии, к штудированию учебников. Среди профессоров находились светила русской науки: Менделеев, Бекетов, Докучаев, Сеченов, Меншуткин, Бутлеров, Костычев, Иностранцев, Воейков. Все они активно занимались научными исследованиями и сообщали слушателям о своей работе, поисках и сомнениях, о том, что еще предстоит открыть.
Студенты университета как бы видели собственными глазами жизнь науки, борьбу мнений, новейшие достижения и, главное, перспективы. Понимали, как много еще не изведанного в природе.
Существует представление, что ученику и студенту требуется втолковать как можно больше фактов, сведений, начинить их знаниями. Но, может быть, куда важнее пробудить или поддержать интерес к исследованиям, открывая перед молодыми людьми мир природы, полный тайн, и мир науки, полный сомнений.
«Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, — считал А. Эйнштейн, — это ощущение таинственности… Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым… Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего».
Для молодого Вернадского подобное ощущение тайны, знакомое с детских лет, не угасло в годы университетской учебы и первых научных работ. Оно по-прежнему было связано с мыслями о Земле и космосе. На это нацеливали его, в частности, лекции Д. И. Менделеева. По-видимому, как раз тогда зародились у Вернадского первые мысли об особенностях химии планеты и ее отличии от лабораторной химии и космической химии. Мысли эти были новыми для того времени и вели в неизведанные области двух новых наук, достигших расцвета лишь в нашем веке: геохимии и космохимии.
В годы студенчества на Вернадского большое влияние оказали В. В. Докучаев и Л. Н. Толстой.
Докучаев преподавал в университете минералогию. Его отличала широта научных интересов, умение обобщать разнообразный материал. Он был прекрасный наблюдатель и «пониматель» природы. «Под его объяснениями, — писал Вернадский, — мертвый и молчаливый рельеф вдруг оживал и давал многочисленные и ясные указания на генезис и характер геологических процессов, совершающихся в скрытых его глубинах».
Научные исследования Докучаев тесно связывал с нуждами практики. Для понимания природы почв и, в частности, чернозема его работы имели решающее значение. Докучаев предлагал научно обоснованные мероприятия для рационального ведения сельского хозяйства в степных областях. И одновременно отмечал, что научные рекомендации и даже техника бессильны помочь сельскому хозяйству без любви к земле и земледелию, без желания применять достижения науки и техники на практике.
Докучаев самостоятельно, с большими трудностями и напряжением своих духовных и физических сил шел по пути познания. Обстоятельства не благоприятствовали ему, выходцу из бедной семьи провинциального священника. По мнению Вернадского, он «представлял во многом self made man'a (человека, создавшего самого себя), умевшего „хотеть“ и достигать своей цели путем личного колоссального труда и путем организации работы других».
Докучаев предложил своему ученику заниматься минералогией и кристаллографией, хотя сам, преподавая эти науки, нашел свое призвание в почвоведении, изучении русского чернозема, а также географии и геологии Европейской России.
Вернадского с детства интересовала общественная жизнь как всей страны, так и тех учреждений, где ему доводилось учиться или работать. В своих детских дневниках он вел хронику текущей гимназической жизни, а также событий общегосударственных (например, процессов над революционно настроенными гражданами или перипетий русско-турецкой войны на Балканах). В университете он вступил в студенческое научно-литературное общество. О том, что интересы этого общества простирались значительно шире вопросов науки и литературы, показывает уже то, что секретарем научного совета общества состоял Александр Ульянов, старший брат В. И. Ульянова-Ленина, впоследствии казненный за участие в покушении на царя.
В университете Вернадский стал членом своеобразного студенческого товарищества, куда входил друг его детства А. Корнилов и такие впоследствии видные ученые, как братья Сергей и Федор Ольденбурги, Д. Шаховский, И. Гревс и другие. Это было действительное братство, главными принципами которого были честность, дружба, взаимопомощь. Профессиональные интересы членов братства были различны: история, философия, литература, естествознание. Но это их не разъединяло, а взаимно обогащало. Верность
