Он ворча объясняет мне, что это паренек такого роста, весь в веснушках, нос вздернутый.
– Это он! – кричит коридорный.
На этот раз в моем горле поднимается волна радости.
– Где он живет?
Учитель отвечает, что не знает. Директор обещает посмотреть по своему журналу, но тут один из пацанов встает.
– Я знаю, где он живет, месье!
– Браво. Где?
– Рядом со мной.
– А где живешь ты? Он называет адрес.
– Ты видел его сегодня утром?
– Да.
– Он собирался в школу?
– Да, но сначала он должен был отнести в отель пакет. Один месье дал ему за это десять «колов». На этот раз я ухватился за верную ниточку.
– Он тебе сказал, что это за месье?
– Нет, просто показал десятку и сказал: «Смотри, чего мне дал один дяденька, чтобы я отнес это вон в ту гостиницу...»
Мальчик хмурит брови.
– Тот месье был на машине... кажется...
– Ладно, спасибо.
Мы прощаемся с милой компанией и берем курс на улицу, где живет Лопино.
В начале этой улицы стоит большая толпа. Я из принципа справляюсь, что происходит.
– Какой-то шоферюга задавил мальчишку, подонок! – говорит мне почтальон. – Даже не остановился, падла!
Глава 18
Речь идет о нашем мальчишке. Эти мерзавцы не любят оставлять свидетелей. Действуют по принципу выжженной земли. Я сжимаю кулаки. Вы должны знать, что я не из тех, кто плачет по пустякам, но, как и все крутые парни, люблю детей, и мысль, что эти бандюги без колебаний убрали мальца, бросает меня в холодную ярость.
Я решаю, что коррида слишком затянулась и с этим пора кончать.
Подхожу к одному из полицейских, производящих осмотр места происшествия.
– О шофере что-то известно?
– Один из прохожих запомнил номер, господин комиссар.
Я пожимаю плечами. Я знаю, что номер машины убийцы никуда меня не приведет. Машина окажется краденой, и ее найдут брошенной на каком-нибудь пустыре.
– Водителя кто-нибудь видел?
– Я видела, – утверждает консьержка.
Она пускается в пространные объяснения, из которых я узнаю, что у ее мужа нет одной ноги, что у нее больной желудок, ее племянник служит в Германии, а выросла она в маленьком городке в Шере.
Я ее не перебиваю, потому что знаю, что никогда не надо огорчать свидетеля, который хочет выложить вам то, что знает. Короче, мы наконец доходим до аварии.
– Он как будто нарочно сделал это! – уверяет старая перечница. – Выскочил на полной скорости и сделал крюк, чтобы сбить того бедного малыша... Я совершенно потрясена, можете потрогать, как бьется мое сердце...
Я смотрю на ее тощую, как передача зеку, грудь и с ужасом отклоняю предложение. Она продолжает, не выказывая ни малейшего разочарования.
– У этого типа была противная морда. Я успела его разглядеть.
Я пошире раскрываю уши.
– У него был очень длинный нос, – продолжает она. – И шляпа, надвинутая на глаза...
Она возобновляет свой рассказ, но, поскольку у меня нет времени выслушивать вторую заутреню, я отваливаю.
Хорошая погода переходит в дождь. Это может затянуться на целый день...
Я захожу в бистро и заказываю большую чашку черного кофе, Я чувствую себя еще очень вялым. Надо сказать, я не успел толком выспаться...
Потягивая кофеек, подвожу итоги. Я уже не раз делал это за последние двадцать четыре... да что это я! Всего за пятнадцать часов!
Меня хотели кокнуть и ради этого не поскупились на расходы. Как я сказал шефу, это произошло потому, что они убеждены, что я знаю нечто убийственное о них.
Если они считают, что я что-то знаю, значит, я находился в ситуации, позволявшей мне узнать это «что-то». Когда? Где? Это я должен вспомнить очень быстро.
Я заказываю вторую чашку кофе и закрываю глаза руками. Начинается мое маленькое кино
Я заново прокручиваю все с самого начала, то есть с моего входа в кинозал, где Фердинанд искал себе железное алиби. Я повторяю все действия, разбираю каждый жест... К счастью, моя память работает как часы. Я продолжаю все вспоминать кадр за кадром, переключая их только после того, как рассмотрел каждую мелочь...
Чему быть, того не миновать, сказал бы лиценциат филологии. Наконец я наталкиваюсь на одну детальку.
Я захожу в контору за хорошей пушкой, тачкой и коллегой. По-моему, не стоит в одиночку соваться в сомнительные места.
В арсенале я выбираю пистолет крупного калибра, пули из которого проделывают в человеке дырки размером с вход в метро.
В гараже я беру «404-ку», а в дежурке – толстого типа, специализирующегося на допросах. Не то чтобы он был хорошим оратором, но кулаки у него самые красноречивые из всех, что я когда-либо видел.
Мы трогаемся в путь вчетвером (пушка, машина, Толстяк и я).
– Куда едем? – осведомляется мой напарник.
– В Булонь-Бийанкур. Ты не против? Он качает головой и засовывает в рот пачку табака. Этот толстяк жует табак, как гренадер.
Дом на улице Гамбетта кажется спокойным. Я выхожу из тачки и делаю Толстяку знак следовать за мной.
На мой звонок открывает горничная.
– Доброе утро, – любезно здороваюсь я. – От профессора никаких новостей?
– Нет, – бормочет она. – Это ужасно. С ним, наверное, случилось несчастье...
– Вполне возможно.
Я захожу.
– Ваш муж дома?
– Он... он пошел за покупками. Скоро вернется.
– В таком случае мы его подождем. Мне нужно его о многом расспросить.
Я указываю Толстяку на кресло в холле. Он падает в него со вздохом, способным поднять в небо планер.
– Жди меня здесь, Толстяк.
– А вы куда?
Он всегда говорит прекрасными лаконичными фразами, свойственными благородным душам. Его можно было бы называть Лаконичным.
– Осмотрю помещение. – И спрашиваю горничную: – А Бертран здесь?
– Он у своего брата.
Я улыбаюсь. Обожаю такие немногословные ответы. Когда разговор начинается в таком тоне, неизвестно, где он закончится. Я не спрашиваю, где живет брат Бертрана. Бертран мне не нужен, во всяком случае пока.
