его.
— Ты что, сдурел? Я тебе в матери гожусь. Давай часы и топай на все четыре.
Ни слова не говоря, Серега отдал ей свои часы и, втянув плечи, вылетел в распахнутую перед ним дверь.
На площади, возле автостанции толпился обычный народ: женщины не поймешь какого возраста в пуховых платках и плюшевых жакетах с туго набитыми чувалами в руках, мужики в телогрейках, студенты с гитарой.
«Совсем как у нас в Большой Мурте», — подумал Серега, и от этой мысли ему стало почему-то легче и даже голова перестала трещать.
— Отец, до Синюхина скоро автобус будет? — спросил он мужчину в плащ-палатке и фуражке защитного цвета, по всему видать — бывшего военного.
— Скоро, — ответил тот, давая понять, что вопрос исчерпан и вообще повестка дня закрыта.
«У, монумент», — подумал Серега и подошел к старику, который сидел на ящике и мусолил во рту погасшую папиросу.
— Бать, до Синюхина отсюда далеко будет?
— Километров шестнадцать, — ответил старик, не выпуская изо рта своей «соски». — Только-только автобус ушел, а следующий только в двенадцать. Есть еще, правда, красновидовский, но оттуда пехом километров пять. Хотя там попутки ходют, но это только, значит, вечером, и наоборот…
Старик еще объяснял что-то, но Серега его уже не слушал. Из-за угла на площадь выехали вдруг два кормоуборочных комбайна и остановились возле магазина «Культтовары», из них выскочили Гуляй и Соус и скорой походкой направились во двор, откуда недавно вышел Серега.
— Эй! — крикнул он им. — Куда лыжи навострили?
— Смотри-ка, оклемался, — обрадовался Гуляй.
— А мы за тобой, — сказал Соус. — Выручать приехали. А то, думаем, Клавдия баба принципиальная, четвертной ей не отдадим, не выпустит тебя. А она, значит, выпустила… Ладненько, сейчас мы этому четвертному головку скрутим.
Соус оживился и похлопал себя по ляжке, но Гуляй сказал:
— Соус ты и есть Соус… Официантки, между прочим, такие же работяги, как и ты.
— При случае отдадим, — заскулил Соус. Но Гуляй был настроен решительно:
— Как обещали, так и отдадим. Она с нас даже залога не потребовала, Сереге вон у себя постелила, а он, между прочим, мог ей всю квартиру заблевать.
— А на сколько она нас обсчитала? — не унимался Соус.
Но Гуляй стоял на своем. И тогда Серега сказал:
— Поехали, мужики, а… Поехали скорей отсюда. Я расплатился. У меня было…
И понеслось. Перво-наперво они заехали в магазин и взяли две бутылки Петровской, потом поехали в Красновидово и пили там портвейн за два двадцать, потом зашли к одному печнику, который потчевал самогоном… Люди и пейзажи мелькали перед Серегой, как в клубе кинопутешественников. Временами ему казалось, что он уже и не он вовсе, а какой-то другой человек — симпатичный, которого все любят, который умеет, когда нужно, анекдот загнуть, а когда и поговорить о карбюраторе или о том, чего хочет Помпиду. А он, то есть настоящий Серега, малый самый простой, сидит где-нибудь на автостанции в своей Большой Мурте среди плюшевых баб и телогреечных мужиков.
До сих пор Серега как-то не чувствовал всей прелести вина. Рос он при матери, отца сроду не знал. Правда, бывает, что и женщины питают слабость к спиртному. Но его мать даже наливок по праздникам не отведывала, чтобы не дай бог не пристраститься — уж больно много у нее для этого было причин: рано овдовела, тяжело работала. Понимала мать, что веселая жизнь не про нее, а с горя пить — себя и детей губить. И сыновей своих сберегала от добрых дядечек, которые всегда готовы угостить парнишку стопкой- другой. В первый раз Серега попробовал спиртное лет в пятнадцать, когда старшего брата провожали в армию. Самогон, который его заставили выпить, по цвету сильно смахивал на керосин. Да и по вкусу, видимо, тоже. Хотя Серега и не знал этого наверняка, но догадывался, потому что иначе зачем бы клопам от керосина дохнуть.
Потом ему случалось выпивать еще много раз, но все больше за компанию. А так чтобы взять самому да и выпить по потребности, такого не было. Потому-то, может, и Антонина вышла за него. Судите сами, чего бы ей иначе выбрать Серегу, у которого из всех талантов было только два: способность день и ночь вкалывать не уставая да вот еще это спокойное отношение к вину, когда ухажеры вокруг нее косяками ходили. И какие женихи были! Главный бухгалтер леспромхоза, скажем, чем не жених. Видный мужчина, известный на весь район. Тысячи в Красноярске просаживал.
Или взять фотографа из Большой Мурты. Вроде бы никакой не начальник, а тоже имел и дом, и свою «Волгу». Оба, правда, питали, как говорится, слабость к спиртному и по женской части были не дураки.
Однако Серега ни в какое сравнение с ними не шел. Он и сам это прекрасно понимал и потому даже не пытался ухаживать за Антониной. Так, присматривался издалека, а она возьми да и выбери его. Впрочем, Серега оказался хорошим мужем. Его отношение к Антонине не умещалось в рамки обычной или даже необычной любви, которая, как известно, рано или поздно проходит или сменяется более основательными узами, такими как чувство долга по отношению к детям, привычка к совместной жизни, общее хозяйство и так далее. Он не переставал удивляться ее уму, красоте и тем более тому, что она предпочла его тем, кто, по его мнению, был куда достойнее. И чтобы как-то оправдать для себя все это, старался быть лучше, чем на самом деле. За два года, которые Серега прожил с Антониной, он не сказал ей ни одного поперечного слова. Не захотела она жить с тещей — Серега выхлопотал комнату в общежитии леспромхоза. Пожелала она австрийские сапоги, как у библиотекарши, — через месяц были у нее такие сапоги.
Любое желание Антонины давало Сереге шанс отличиться, и он, по возможности, старался его не упустить. Вот и здесь, в Синюхино, он оказался по той же причине.
Но странное дело, по мере того, как он втягивался в здешнюю жизнь, а точнее, в жизнь, которой жила гуляевская компания, его духовная связь с Антониной ослабевала. Там, на родине, он и дня не мог прожить без любимой жены. Бывало, поедет в дальний рейс и всю дорогу только и думает о том, как вернется домой и чмокнет ее в щеку.
Иногда случалось ему бывать в Красноярске. И всякий раз он привозил оттуда жене какие-нибудь цацки — заколки или клипсы. Подарки не бог весть какие, в табачном киоске купленные, но Антонине нравилось их получать.
Особенно крепко пришился Серега к жене после того, как она родила ему дочь. Появление ребенка стало для него настоящим чудом, и то, что к этому чуду он был причастен, приводило его просто-таки в восторг.
Но ко всему этому надо добавить, что Антонина, несмотря на свою молодость и красоту, оказалась хорошей женой и никогда не требовала от Сереги того, чего он дать не мог.
В общем, все бы хорошо, да не было у них собственного дома, то есть своей крыши над головой. Лесхоз намечал большое строительство, но его начало из года в год откладывалось, а между тем Антонина все более склонялась к тому, что ждать обещанного не имеет смысла. Все чаще переносилась она мысленно в места, где прошло ее детство, и они казались ей чуть ли не райскими кущами. В конце концов решено было переселяться.
И вот Серега приехал обживаться в Синюхино. Но здесь с ним стали происходить странные вещи. Он вдруг начал сознавать, что не принадлежит больше Антонине и даже себе не принадлежит. А виной тому был хороший человек Гуляй и его веселая компания.
После того, как Серега сошелся с Гуляем, жизнь круто переменилась. Он как будто попал на карусель. Пейзажи, дома, люди мелькали перед ним так быстро, что он не успевал их как следует рассмотреть. Гремела музыка, звонили праздничные колокола, и от всего этого захватывало дух.
Гуляй не жалел сил и средств на то, чтобы превратить свою жизнь, а заодно и жизнь своих приятелей, в сплошной праздник. Пили столичную, старорусскую, петровскую, кубанскую, имбирную, лимонную, старку, перцовку, коньяк, портвейн, розовое крепкое, яблочное крепкое, вермут и, конечно, самогон.
