— Нравится, как мои ребята выступают? — спросила Светлана председателя.
— Нравится, но впереди ещё лучше будет, — пообещал Бабаев и почему-то хитро подмигнул Светлане. — Человек к человеку тянется, а песня — к песне.
И вдруг Светлана услышала, как её вызывают на сцену:
— А сейчас попросим выступить нашу дорогую сестрицу Светлану Петровну.
Светлана так и обомлела: «Как это! Что же мне делать на сцене?»
— Если стрела ломается, плохая это стрела. А ты хорошая девушка! — подтолкнул её Бабаев. — Не бойся. Поёшь ты складно, я слыхал. Спой!
— Когда я пела? — удивилась Светлана, ещё больше краснея.
— Дома, — напомнил Бабаев. — Я мимо шёл, слыхал.
— Так это я для себя…
— А теперь для всех. Разве можно хорошую песню себе оставлять!
Пришлось Светлане идти на сцену. Вышла она, в зал посмотрела. Люди ждут, хлопают, смотрят на неё добрыми глазами.
Светлана села за рояль и запела знакомую с детства русскую песню про берёзку.
Хорошо получилось. Светлане долго хлопали.
— Подвели, вы меня, — сказала Светлана председателю, садясь на своё место.
Теперь, правда, она и сама не жалела, что так вышло.
— Зачем подвёл! Выручил! — смеялся Бабаев.
А в это время на сцену вышел старый аксакал с редкой седой бородкой. Он был в белом бешмете с прямым воротником и в шапке, обшитой мерлушкой.
— Наш лучший чабан и лучший певец Асан-аке, — объяснил директор школы.
Старик ударил по струнам комуза и запел удивительно молодым голосом.
Слов песни Светлана не понимала. Но она слышала, как в песне льётся горная река, как летят брызги, как поют птицы.
— О чём он поёт? — шёпотом спросила Светлана у директора школы.
— О-о! О многом, — сказал директор. — О нашем аиле, который стар, как горы Тянь-Шаня, и молод, как годовалый жеребёнок. О том, как в давние времена жили в нашем аиле сорок девушек — сорок красавиц, но не было у них счастья и радости и как бросились они с высокой горы в ущелье. С той поры наш аил называется Кырк-Кыз, что значит «сорок девушек». Но сейчас другая жизнь пришла в аил. Не сорок девушек, а куда больше живут теперь в аиле: киргизские девушки — красивые, как мак на наших полях, как персики в наших садах; украинские девушки — красивые, как стройные тополя на улицах нашего аила; русские девушки — красивые, как нежные берёзки в наших горных лесах. Вот о чём поёт старый Асан-аке! Это и про тебя песня.
ЮРТА В САДУ
Высоко в горах находится колхоз «Москва». Но когда попадёшь в него, то и не почувствуешь, что ты в горах. По одну сторону аила тянется большое, ровное, как стол, поле. Бегут по полю сразу пять речек и сливаются в одну.
За полем лес. Хоть и не высокий, да настоящий, лиственный. Растут там и клёны, и тополя, и ольха, и берёза, и рябина…
А с другой стороны аила — тоже поля: пшеничные, кукурузные, маковые. По ним ходят комбайны и тракторы, гудят машины, наполненные зерном.
И только слева и справа, впереди и позади темнеют высокие гряды гор.
Улицы аила ровные, и дома на них стоят ровно в ряд, как школьники на линейке. Дома из глины. Есть старые, а есть новые. Старые — с плоскими крышами, с маленькими окошками. Ну, а новые — побелены, и крыши на них железные или черепичные, и окна в них светлые.
Дома окружены невысокими глиняными заборами — дувалами. Подойдёшь к дувалу, и всё видно. Что возле дома делается, что в саду.
У всех есть в аиле дома, да не все в них жить привыкли. Аил — не пастбище, а всё равно возле некоторых домов юрты стоят. Маленькие и большие. Летние и зимние. Из верблюжьего войлока, с тундуком наверху — отверстием для выхода дыма. Как дом ни хорош, а иному старику в юрте лучше. Привыкли старики жить и кочевать в юртах — не хотят спать в доме.
Вот и у Ашира рядом с новым домом стоит юрта. Прямо в саду, между двумя персиковыми деревьями. Там бабушка и дедушка живут. А мама с папой и Ашир в доме.
Бабушка и дедушка тоже в дом заходят. И едят там, и радио слушают. А спать в юрту уходят.
Но однажды вот что случилось.
Как-то на перемене пришла Светлана к третьеклассникам. Хотела посмотреть, вышли ли ребята в коридор, чтобы класс проветрить. Видит: все ребята вышли, а Ашир не вышел. Глаза у него блестят, лоб покрылся испариной.
— Уж не захворал ли ты? — забеспокоилась Светлана. — Дай-ка лоб попробую.
Попробовала, и верно: у Ашира температура. Градусник поставила температура высокая. Кашляет Ашир, нос у него мокнет.
Светлана уложила Ашира у себя в кабинете, дала ему лекарство от простуды.
Вечером к Аширу отец с матерью пришли. Увидели сына в чистой, тёплой постели, рядом медсестру, успокоились:
— Ничего, поправишься. Вон как за тобой ухаживают!
Ушли. Часа не прошло, как прибежала в кабинет старушка, бабушка Ашира:
— Отдай нашего верблюжоночка! Пусть дома лежит!
— Нельзя, бабушка, — попыталась возразить Светлана. — У мальчика температура. Завтра доктор приедет.
А бабушка и слышать ничего не хочет:
— Не говори так, побойся аллаха. Разве бездомный наш верблюжоночек, чтобы тут лежать? Не сирота. Сколько джигитов вырастили, все дома болели. Отдай!
Спорили они, спорили, но всё без толку. Светлане бы настоять на своём! Но побоялась она старую женщину обидеть.
Бабушка забрала Ашира. Домой привела — и прямо в юрту.
Родители Ашира хотели возразить, да не решились. Побоялись старую мать обидеть.
Положили Ашира в юрте на подстилку, накрыли одеялами, бараньим салом накормили.
Утром Светлана пришла проведать Ашира. Увидела его в юрте, испугалась:
— Что же вы наделали! Сквозняк здесь, ночь холодная была! Простудите мальчика ещё больше.
Бабушка что-то колдовала возле внука и даже не посмотрела на Светлану. Возле головы Ашира стояло несколько плошек с кумысом. Видно, он и от кумыса отказался.
Стала Светлана слушать больного, а у него в груди хрипит хуже вчерашнего. И температура не спадает.
Светлана сделала укол, чтобы температуру снизить, а когда врач приехал, пришлось санитарную машину вызывать.
— У мальчика был грипп, — сказал врач, — а теперь воспаление лёгких началось. Простудили вы его за ночь в юрте.
Тут уже и бабушка ничего не могла возразить: отправили её «верблюжоночка» в больницу.
