пересекалось с эпизодами из „архивов“ минувшего времени. Но ровно семь недель назад настоящее в ухмыляющихся масках прошлого снова нанесло удар. Неожиданно. Болезненно. Не хочу загружать твою светлую голову грустными эмоциями. Пересказывать произошедшее не имеет смысла… Главное другое. Я покидаю Стамбул. На время. Мое родное стамбульское солнышко, прочел твои письма, оставленные в пустом стволе засохшего дерева. Читал, не сдерживая слез. Читал, понимая, насколько большой частью моего настоящего ты являешься! Мой добрый друг, за время моего отсутствия на нашей вершине много размышлял, болел. Болел душевно. Болел, думая о тебе с жар-птицей. Она, к сожалению, так и не отыскала меня. Подумала, наверное, я отказался от нее. Как можно отказаться от детства?!.. Сейчас, покидая Стамбул, даю тебе слово отыскать жар-птицу. Вместе с ней вернусь сюда. Если тебя не будет, приеду в Анкару. Молодец, последовала моему совету. Ты станешь великой художницей Турции… Сейчас, покидая Стамбул, боюсь признавать, что опять убегаю. Убегаю от самого себя. В принципе признавать что-либо пока бессмысленно. Время покажет… Когда ты будешь читать это письмо, солнышко, меня уже не будет в городе моей души. Улетаю в Баку через час. Там ждут… Целую твои глаза. Обнимаю крепко-крепко. Счастья тебе. Не забывай. До встречи!
P.S. Ты лучше „кортасаровской“ Маги…
P.S.S. Портрет непременно оценю. Иншаллах, уже в Анкаре… Айдынлыг на время оставляю тетушке Нилюфер. Присмотрит за ней…»
Глава 8
Прощаться со Стамбулом тяжело. Даже на время. Город души открыт для прибывающих людей. Быстро привыкает к новым героям. Полюбит, поможет. Поэтому расставаться Стамбул ненавидит. По-детски хмурится, в зрачках кипит обида, на лице бледная маска недовольства. Стамбул — город любвеобильный, преданный. Привык видеть в собственном царстве всех своих жителей. Наблюдает за ними. Каждого любит за определенные черты характера. Когда какой-либо из гостей прощается, Стамбул плохо переносит утрату…
…Еще немножко — и снежная метель подняла бы с замерзшей земли такси. Седовласый шофер со шрамом на правой щеке внимательно вглядывался в дорогу, подбирая степень освещения автомобильных фар. Жутко волновался перед дорогой — от напряжения отключил радио. В городе души давно не было такой буйной погоды. Хлесткий ветер. Колючий снег, сменяющийся моросящим дождем. Босфор бесится от злости — за утро громадные волны потопили два судна в бухте. Когда Стамбул разгневан, Босфор пребывает в аналогичном состоянии. Стамбул — брат старший, Босфор — младший. Почти близнецы — одно самочувствие на двоих. Не хотел предавать отъезду напыщенность. Надеялся, атмосфера Стамбула разбушевалась не из-за моего отъезда. Но факт остается фактом: как сел в такси, погода со спокойной сменилась на агрессивную. «Огулум, Стамбул гневается, не уезжай. Останься…» — тетушка Нилюфер вытирала слезы клетчатым платком. Она стояла у подъезда, провожала меня. Рядом жалобно поскуливала Айдынлыг. Пора ехать… Когда послышался шум мотора такси, частичка моего стамбульского счастья вырвалась из рук тетушки Нилюфер. Лая, побежала за машиной. Мое сердце готово было разорваться на мелкие кусочки… «Арабаи дурдур!»,[27] — крикнул таксисту. Резкий тормоз. Открываю дверь. Обнимаю Айдынлыг, прижимаю к себе мохнатую шею. Шерсть пахнет лавандой — вчера искупал новым шампунем. Плачу. Айдынлыг тоже. Собаки могут плакать… Тетушка Нилюфер, увидев собачью тоску, заплакала еще громче. Не хотел увозить Айдынлыг в другой город. Стамбул — ее ангел- хранитель. Без него никак нельзя… Обхватил ладонями мордочку Айдынлыг, слегка потискал, посмотрел в полные боли глаза. «Родная, вернусь. Обещаю. Очень скоро. Слышишь, обещаю!» Как только выговорил последнее слово, Айдынлыг, облизнув мой нос, развернулась, медленными шагами направилась к тетушке Нилюфер. Снежинки таяли на коричневой шерсти. Собачья душа горела от тоски. Моя душа горела еще сильнее… Сел обратно в теплый салон такси. Шофер, увидев меня, смутился. В черных глазах стояли слезы…
…Авиалайнер взмыл в воздух. Аэропорт Ататюрка с каждой секундой уменьшался в размерах. Грузовые машины на полосе видоизменялись в движущиеся черные точки. Снежная метель не прекращалась. Худощавая стюардесса предложила кофе. «Нет, спасибо». Комок в горле разбухал. Вот-вот перекроет дыхание… Одолевали сотни мыслей. Никаких эмоций. Исключительно мысли. Мысли о Стамбуле, Босфоре, тетушке Нилюфер, рыжеволосой Гюльбен, преданной Айдынлыг…
Я вернусь. Обещаю.
Глава 9
…Весну в Стамбул приносят журавли. Они — чуток усталые, с поблекшими перьями, глазами кофейного цвета — громким криком влетают в город души. Молодые журавлики шумят от радости. Пожилые журавли — сохраняют молчание. Когда сквозь бежевый туман они замечают Великий мост, то просто плачут. С глаз, наполненных темно-золотой водицей мудрости, стекают слезы. Слезы счастья. Весь долгий путь из Африки они мечтали добраться до Стамбула, чтобы принести в его волшебное пространство первый весенний ветерок. Нежно-голубой ветерок, наполненный ароматом расцветающих тюльпанов, теплотой африканских долин, заливистым смехом толстощекой девочки, раскачивающейся на качелях… Возвращение в Стамбул всегда дарит счастье. Независимо от того, с каким грузом в душе возвращаешься…
В Стамбуле тюльпаны сажают ближе к концу осени. Пока почва не промерзла.
Когда я покидал Стамбул, сажать тюльпаны только начинали. Смуглые мужчины разрыхляли маслянистую почву окрестных парков, где совсем скоро поселятся луковицы будущих красавиц… В последний раз в Стамбуле тюльпаны сажали, когда желтое такси увозило меня в аэропорт Ататюрка. В последний раз в Стамбуле сажали тюльпаны, когда я прощался с плачущей тетушкой Нилюфер…
Я уезжал, не веря в возможность скорейшего возвращения. Не верил, что вернусь к приходу теплой поры. Весенней поры, когда расцветают тюльпаны, с ними вместе и мое сердце… Люблю весну Стамбула, потому что следом за ней приходит лето. А следом за летом — любимая осень. «…Осталось ждать недолго. Скоро, родная осень, совсем скоро, всего лишь через один сезон мы встретимся снова…» Эти слова каждый раз произносил, когда замечал первых журавлей — предвестников весны — на крышах городских домов. Они отдыхали, беседовали с Босфором, рассматривали многочисленных голубей с легкой завистью во взгляде. Ведь им не надо куда-то улетать. «А у нас впереди еще перелет в Восточную Европу…» — сетовали журавли в беседе с друзьями-цаплями. Они жаловались, но в душе все равно оставались самыми счастливыми созданиями на свете. Ведь их свобода безгранична…
…Каждый год с приходом весны отправляюсь на рыбалку к низким восточным берегам Мраморного моря. Раньше — один, с недавних пор — вместе с Айдынлыг. Там находится любимое озеро. На его берегах встречаю пеликанов. Они узнают меня. Правда, до сих пор опасаются взбалмошной Айдынлыг. Как только собака подбегает к ним с приглашением поиграть, грациозные пеликаны моментально ретируются, недовольно фыркая. Мол, нас, аристократов, такие игры не забавляют… С мечтой поймать побольше серой кефали располагаюсь на раскладном диванчике. Читаю «Бог мелочей» Арундати Рой, уплетаю булочки с кунжутом, пью айран, прислушиваюсь к еле слышному светскому трепу пеликанов с чайками. Последние жалуются на темперамент Мраморного моря. Он им непонятен. «…Наше море отличается от Босфора. Оно может год быть совершенно спокойным. И вдруг без причины начинает бушевать. Нейтрального состояния у Мраморного нет. Поэтому нам, чайкам, с ним сложно. Не знаем, чего ждать. Вот, к примеру, босфорским чайкам здорово повезло… Босфор добрый, щедрый, красивый и ну очень романтичный… Одним словом,
