кабинета открытой, компьютер — включенным, пиджак — висящим на спинке стула. Даже и сумку свою дамскую можно на виду оставить, рассовав по карманам ветровки все самое ценное. Авось, повезет, и ее начальница не потеряет…
Дознавателем оказался тот самый, слева в тот злополучный день к Александру прилепившийся. Надежда плюхнулась с разбегу перед ним на жесткий стул, выложила свой паспорт и предупредила, что у нее очень мало времени на всю его дознавательную дополнительную процедуру и что ничего нового она сообщить ему и не может — все уже в протоколе записано.
— Да? А у меня вот тут другие данные… — пожал плечами молодой дознаватель, беря в руки какую-то бумагу. — Вот друг подозреваемого утверждает, что пьянствовали они в тот день до глубокой ночи, и совсем в другом районе. Не в том, где вы проживаете, уважаемая Надежда Андреевна. А как раз в том, где проживал убитый Соколов Федор Тимофеевич. Так что оказаться в вашем районе подозреваемому было весьма и весьма затруднительно, да еще в таком состоянии…
— Так это что, по-вашему, я все придумала, что ли? И Роза Геннадьевна придумала? И Ветка?
— Ну, ваша Роза Геннадьевна, допустим, лица завалившегося к вам в квартиру мужчины не видела. А другая соседка — ваша подружка…
— И что с того?
— Да ничего! Вы не волнуйтесь так, пожалуйста. Мы сейчас просто уточняем алиби подозреваемого, и все.
— А почему он у вас числится в подозреваемых, интересно?
— Да потому и числится, что дедок был убит при помощи бутылки стеклянной водочной, а на горлышке бутылки пальчики вашего друга остались…
— Ой, как все красиво и просто! Парень, значит, дедушку убил и рядом с ним отпечатки пальцев своих заботливо оставил. Специально для вас. И вообще, почему это вы его моим другом называете? Он мне вовсе никакой не друг!
— А почему тогда так яростно его защищаете? Вон, запыхались даже, пока сюда бежали…
— Ну, знаете! — задохнулась праведным гневом Надежда. — Вы вообще… Да вы даже неправильно допрос ведете! Все неправильно! Я знаю, мы это в институте проходили! И я еще на практике в убойном отделе потом две недели была…
— Ну что ж, коллега, значит. Уже хорошо. — Улыбнулся ей широко дознаватель. — И правильно, коллега, что вас в органах после практики на работе не оставили. Уж шибко вы эксцентричная, коллега…
— Это что, вы скалку имеете в виду? Так я же говорю — пошутить хотела… Я мужа ждала, а тут он…
— Понятно, понятно. Мужа ждали. А время попутать не могли с расстройства? Ну, вы же были в состоянии не обычном, по-женски взволнованном…
— Ничего я такого попутать не могла. И не надейтесь даже. И Ветка его видела. Он ввалился ко мне в квартиру ровно в половине одиннадцатого!
— А раньше вы с подозреваемым не были знакомы?
— Он не подозреваемый, у него алиби есть. А вы… Вы все равно неправильно ведете дознание… Или вы что, хотите сказать, что мы с Веткой придумали ему это алиби, да?
— Ничего такого я не хочу сказать. Я просто спрашиваю. Так не были знакомы?
— Нет. Не была. Мне и без такого знакомства жилось замечательно. И все у меня было хорошо…
Надежда вздохнула горестно, опустила плечи, начала теребить в руках книжицу паспорта. Дознаватель взглянул на нее с сочувствием, спросил тихо, почти по-дружески:
— А сейчас что? Все плохо, да?
— Ага… От меня же муж ушел… Сразу после вашего прихода и свалил. Вы же сами все видели… Получилось все так по-дурацки, будто этот ваш… ну… подозреваемый… будто он ночевал у меня…
— А что, не ночевал разве?
— Да ночевал, конечно! Но вы же так все изобразили, будто… Обхихикали все сами… Вот мой муж и оскорбился! И вы тоже хороши! Нашли место для шуток!
— Не поверил, значит?
— Ну да, не поверил. А может, просто повод нашел, как Ветка говорит…
— А вы его… того… со скалкой-то часто встречали? Может, он не от вас, а от скалки сбежал?
— Ой, ну далась вам эта скалка, господи. Чего вы к ней привязались-то? Подумаешь, скалка…
— Ну уж, не скажите! Если б вы бедного пьяного ввалившегося к вам мужика ею по голове вовремя не шарахнули, не было бы у него теперь никакого алиби. Вот могли бы вы, к примеру, просто перед его носом дверь захлопнуть? Да запросто! А теперь с этой скалкой вы нам всю картину попортили…
— Ага! Не удалось невиновного в тюрьму засадить! Неувязочка вышла, да? Выскочила баба со скалкой и попортила вам всю картину! Черт побери, обидно-то как!
Дознаватель взглянул на нее хмуро поверх очков, поерзал на своем жестком стуле, принялся что-то писать торопливо на разлинованном длинном листе бумаги. Надежда молча наблюдала, как из-под руки его ложатся между линеечками аккуратные бисерные строчки, как он морщит старательно лоб и важно подтягивает губы в твердый розовый бантик — ни дать ни взять писатель какой в муках творческих… Подумалось вдруг ей — хорошо, что она по этой стезе юридической после института не двинулась. А ведь звали. Упорно предлагали ей тогда место в убойном отделе после практики. Говорили, что у нее склад ума очень мужской, даже талантливо-аналитический будто. Сейчас бы вот сидела так же, водила ручкой по разлинованным строчкам да мучилась мыслью досадливой, где бы раскопать другого подозреваемого по этому делу… И никакой аналитический талант ей бы не понадобился…
— Что, тяжко работается, да? — тихо-сердечно спросила она у дознавателя. — Начальство ругает, раскрываемость низкая… А вы плюньте на все, идите в юрисконсульты! Знаете, там посвободнее как-то. Дело свое делаешь хорошо, и никем не клят, не мят…
Однако дознаватель ее сочувствия не принял. Только глянул поверх очков сердито и коротко, торопливо дописал последние строчки.
— Ладно, Надежда Андреевна, ознакомьтесь, прочтите внимательно. Главное мы установили — местонахождение подозреваемого в своей квартире в момент убийства вы настоятельно подтверждаете…
— Да, подтверждаю. Где надо расписаться? Тороплюсь я…
Выскочив на улицу, она быстро поймала частника-извозчика и всю дорогу благодарила провидение, что не послало оно в этот час ни одной, даже самой маленькой пробки на дороге — сплошной только зеленый свет. Бывает же такое везение — вместо двух запланированных часов ее преступное отсутствие на рабочем месте сократится до одного часа. Всего лишь! Это и не преступление даже получается, а так, маленькое на него покушение. Но провидение, видимо, рассудило по-своему. Хоть благодарность ее и приняло, но поступило именно так, как обычно и поступает: не успеешь обрадоваться одному хорошему обстоятельству, казалось бы, для тебя определяющему, а на деле выходит, что зря ты ему и радовалась. Ты его, провидение, благодаришь страстно, а оно судьбу твою еще полчаса назад решило, и совсем не в лучшую для тебя сторону, и подпись с печатью на ней уже поставило…
— … Надя, а директриса тебя уволила… — виновато протянула секретарша Сонечка, доставая из зева принтера только что отпечатанный листочек и протягивая его Надежде в руки. — Вот, я уже и приказ напечатала… Ты где была-то? Я тебя искала-искала… Даже к подружке твоей на третий этаж бегала. Начальница тут так орала, что тебя на рабочем месте нет…
— Я в милицию ездила. Вообще-то у меня уважительная причина… Да хотя и черт с ним! Уволила и уволила. Днем раньше, днем позже, какая разница…
— Надь, а может, ты сходишь к ней? Объяснишь по-человечески? Может, она передумает?
— Нет, не пойду. Зачем? Да и не передумает она. Вдруг такого случая больше не представится, чтоб была причина меня выпереть? Ладно, пусть будет так. Хотя жалко, конечно. Вот уж говорят — пришла беда, открывай ворота…
Развернувшись, она заскочила в свой крохотный кабинетик, схватила сумку и быстро пошла к выходу, успев проговорить на бегу Сонечке, что за вещами своими завтра зайдет, заодно и дела кому-нибудь передаст. А сегодня она это сделать никак не в состоянии, потому что зареветь боится. И вообще, может
