внимательнее, представлял собой тончайший каламбур-автопортрет: порок и аристократизм, нечто свиное — и мягкий дым честера; теперь, зная его лично и очень хорошо, я могу оценить эту словесную игру в полной мере.
Он, как и я, холостяковал, и ничто не мешало нам целыми вечерами распивать чаи в скайпе, с наслаждением обсасывая литературные или просто злободневные темы — от мелких форумных дрязг до переобустройства России. (Теперь уже и я нет-нет, да и сам звонил ему, а, если его не оказывалось дома, мне будто чего-то не хватало). И вот что удивительно: оказалось, что мы во многом сходимся не только в литературно-политических вопросах, но и в том, что касается грубо-житейского. От взглядов на семью и брак до излюбленных кушаний, от характерных болячек до способа выдавливания зубной пасты из тюбика. А ведь мы с ним такие разные и внешне и по темпераменту, нас бы в цирке показывать — эдакие белый и рыжий клоуны, Пат и Паташон.
Впрочем, главная общая черта у нас одна: мы оба — страшные мизантропы. Но, как ни странно, друг друга почему-то не раздражаем.
— А что вообще привело Вас в Рунет, дружище? — спросил меня как-то Порочестер, и я, поковырявшись в памяти, честно ответил: ностальгия. После сорока вдруг начали сниться одноклассники, потянуло, захотелось хоть кого-то из них увидеть. Долго шарился по социальным сетям, некоторых нашёл, но френдить не стал: устаревшие, но тем гуще припонтованные лица былых советских ребят и девчат не вызвали у меня ничего, кроме разочарования и скуки. Решил не мучить себя и запомнить их такими, каких оставил в далёком прошлом.
Правда, вышла тут на меня одна… не одноклассница, но однокурсница — такая Верочка Горелик. Был у нас с ней в студенческие годы роман. Кто там кого первый бросил — уже и не вспомнить: кажется, формально — я её, а вот духовно… Ну, в общем, не важно. Главное — она больше не держала на меня зла и чуть позже я именно от неё узнал о существовании в Интернет-пространстве литературных порталов.
— А меня засосали комменты, — признался Порочестер. Оказывается, некогда он был потрясён, обнаружив, что в Сети на всё что угодно можно оставить комментарий или отзыв. Даже на то, что, казалось бы, его, Порочестера, совершенно не касается. Причём не только хвалебный, но и ругательный! И самое главное: кроме непосредственно адресата, эти его мысли и мнения становятся доступны ещё и огромному количеству людей, которые тоже как-то на них реагируют — дружелюбно или враждебно. А значит, среди них можно поднять ого-го какую бучу!.. А поднимать бучу Порочестер любил и умел.
Вскоре это удовольствие — поднятие сетевой бучи — увлекло его настолько, что превратилось в настоящее хобби; и вот тогда-то мой друг и начал специализироваться по литературным сайтам. — Ибо, дорогой мой дружище, — объяснял он, — нигде больше я не встречал такой концентрации оголтелой злобы, ненависти и тупости, как в поэтической тусовке. Поверите ли — нигде! Даже на ресурсах сексуальных извращенцев никогда не видел ничего подобного.
А тут ещё и усталость от самого себя, желание хотя бы временно сложить с себя крест своего уродства, побыть со всеми на равных… Он упивался невидимостью — этим дивным, доселе незнакомым ему благом. Вот только поклонницы досаждали (его природная харизматичность косила дам, как траву). За несколько лет в Сети он успел пережить и благополучно похоронить как минимум три виртуальных романа. Всё губил тот неизбежный момент, когда избранница начинала требовать фото. Рисковать он не решался: потерять то, что обрёл — пусть даже виртуально — было страшно и унизительно. Какое-то время он пробивался тем, что отправлял вместо себя изображение коллеги по работе — весьма импозантного мужчины, — и ещё два-три месяца собирал не принадлежащую ему жатву. Однако в какой-то момент понял, что сам попал в свою же ловушку. Ощущение тягости и фальши, отсутствие хотя бы фантастической возможности воплощения мнимых отношений без риска их разрушить в конце концов довело его до отчаяния и, если так можно выразиться, душевного удушья. Кажется, именно этот момент совпал с началом нашего знакомства — отсюда и тогдашняя истерика.
— Но Вы-то, дорогой Герцог, слава Богу, не дама. Короче… Как насчёт того, чтобы, наконец, познакомиться в реале, дружище?..
Я не возражал. В ту пору я уже начал понимать, что в отчаянных попытках ощутить биение жизни, подменив её суррогатом, я только усугубил болезнь. Едва ли это полезно — сомневаться в собственном существовании; а я в последнее время, беспрестанно стуча исхудалыми пальцами по клавиатуре, всё чаще доходил до полного в него неверия. Словом, наши мнения вновь совпали — мы в один голос решили, что так ведь это оставлять нельзя, надо же как-то бороться, надо что-то делать.
Но тут была одна закавыка. Большие мастера самоанализа и рефлексии, мы смутно чувствовали, что даже реальная встреча ещё ничего не гарантирует; что, по инерции продолжив наши форумные и скайп- беседы за жизнь и литературу, обсуждение избитых рифм и (что вероятнее) общих виртуальных знакомых, мы рискуем снова скатиться в ту же плоскость, в которой и так застряли по самое-не-хочу — вечной умозрительности, зыбкости, царства Несуществующего, — словом, и саму реальность превратить в иллюзию, из которой тогда уж совсем будет не выкарабкаться. Нужно было как-то подстраховаться, подцепить реальность каким-нибудь чудо-якорьком, добиться обещания, что она нас, однажды заполучив, уже не выпустит.
Имей я дело с дамой, всё было бы до банальности просто. Но мы с Порочестером — два убеждённых гетеросексуала. Нужно было искать что-то другое.
Что?..
Для двух ещё крепких мужчин лучшей зацепкой могло бы стать какое-то общее… не скажу дело, но ЗАНЯТИЕ — желательно полезное и увлекательное для обоих. Но что можно делать сообща в городской квартире, где даже вечно подтекающие краны давно уже починил бодрый жековский сантехник?.. Ах, если б это была, скажем, дача с её пилами и рубанками, весёлыми молотками и долотом и абразивным кругом!.. Увы, даже завалященького загородного домика никто из нас двоих за сорок с лишним лет не нажил…
Можно было бы, конечно, пойти в какой-нибудь уютный ресторанчик с живой музыкой, погонять «американку», выпить и поужинать. Опять-таки — если б речь шла о красивой даме, я б именно так и поступил. Но Порочестер вовремя указал мне на то, что в бильярд играть не способен из-за непомерно малой длины конечностей. В преферанс, покер и буру играть не умел уже я — из-за непомерно малой длины числовой памяти. Боулинг казался нам обоим пошлостью, недостойной двойной звезды наших интеллектов. Собирать грибы в этом году представлялось опасным — вовсю горели торфяники и учёные предупреждали о просочившихся в почву токсинах. Рыбалка была противна нашим гуманистическим убеждениям. С парашютом мы оба уже прыгали в юности и навсегда разочаровались, так и не ощутив обещанного «оргазма». Велосипедов у нас не было. Палаток — тоже. Электрическую дрель я раз в год арендовал у соседки справа — и всегда исправно возвращал.
Я уж начинал думать, что мне, видимо, никогда не придётся увидеть друга живьём… — но тут назревшая проблема разрешилась сама собой.
В студенческие годы я лихо шил. Молодой был, с понтом — хотелось приодеться, а тогдашняя индустрия особых разносолов не предоставляла. И вот я достал откуда-то толстенную книгу «Домоводство», оккупировал бабушкин «Подольск» — и начал потихоньку-потихоньку… Особых высот, конечно, не достиг,
