шутке. После чего погладил теплую кору родича и, вздохнув, нетвердой походкой отправился обратно. Он должен дойти. Просто обязан закончить этот путь достойно. И сделает все, как надо. Дойдет, сумеет, справится. Никто не узнает, до чего трудно делать эти последние шаги. Никто не поймет и не увидит его личного ада. Не должны увидеть, а значит, я не покажу.
Младший Хранитель сжал зубы и, гордо вскинув голову, резко выпрямился. Позвоночник немедленно стегнуло немилосердной болью, в глазах опасно потемнело, внутри что-то с противным звуком лопнуло, а на языке появился знакомый соленый привкус, но с побелевших губ не сорвалось ни единого звука. Ни стона, ни проклятия, ни даже вздоха. Нет, он не сдастся, не упадет и не отступит. Не станет скулить умирающей дворняжкой, которую проезжающие мимо пилигримы жестоко пнули под ребра. Он не станет просить милости у судьбы и не склонится перед ее роком. А пройдет дальше столько, сколько сможет, будет по-прежнему спокоен, невозмутим и бесстрастен, как и полагается Перворожденному. Проводит молодого лорда хотя бы до Борревы. Да, именно до нее, потому что на большее явно не хватит сил. Но до нее я доберусь во что бы то ни стало. Клянусь. Что же касается смерти… плевать. Пусть приходит, холодная гостья. Я давно ее жду.
Линнувиэль сумел сделать так, что никто из сородичей не увидел его боли. Смог вежливо улыбнуться красавице Мирене, уже проснувшейся и с робкой надеждой посматривающей на Белика в ожидании долго откладывающегося разговора. Едва заметно кивнул Корвину, обменялся приветствием с Атталисом, на вопросительный взгляд Маликона успокаивающе махнул, а потом с каменным лицом забрался в седло и продолжил путь, как решил. До Борревы, что должна была показаться к вечеру. Главное, держаться. Главное, не выдать себя неосторожным словом. Главное, терпеть и идти дальше, не обращая внимания на лютый холод в онемевшем теле, сведенные судорогой пальцы, не прекращающийся ни на минуту колокольный звон в ушах и настороженные взгляды Белика.
Просто идти вперед… идти… идти… держаться и снова идти…
Он не помнил, как дожил до того момента, когда перед затуманенным взором величаво проплыли каменные ворота человеческого города. Не помнил, с кем и о чем говорил на коротком дневном привале. Не помнил ни шума листвы, ни голосов птиц, радующихся вернувшемуся на небо солнцу. Ни шороха ветра в вышине, ни ласковых теплых лучей на посеревшем и влажном от пота лице. Не слышал ни одного слова из тех, что говорила ему леди Мирена. Не обратил внимания ни на одну колкость, отпущенную в адрес 'слабосильных ушастиков', засыпающих на ходу от какой-то простенькой царапинки. Не чувствовал собственного тела, буквально окаменевшего от нескончаемой боли в сведенных мышцах. Перед глазами все двоилось, временами расплываясь, как дождливые узоры на мокром окне. Во рту поселился стойкий привкус крови. В затуманенной голове проносились какие-то странные образы и непонятные видения, от которых его бросало то в жар, то в холод, а то вынуждало устало мотать головой, чтобы понять, где реальность, а где всего лишь горячечный бред. Эльфийские целебные травы больше не помогали, да и не мог он теперь протянуть за ними руку. Из всех пальцев чувствовал лишь один - безымянный, где сжимал зубами свой хвост Родовой покровитель - Великий Дракон с холодными желтыми глазами. Но и он за последние сутки потускнел и заметно ослаб, в зеленом камне постепенно угасала жизнь, точно так же, как гасла она внутри упрямо сжимающего челюсти хозяина. Его сил еще хватало, чтобы поддерживать тлеющую искорку в истерзанном болью теле, но скоро исчезнет даже она.
На мятущийся разум надолго спустилась тень, затопив сознание воспоминаниями, неведомыми ранее чувствами, сомнениями и полнейшим безразличием к собственной участи. И эта мрачная пелена, если когда-то приоткрывалась, то очень ненадолго. Раздвигала тяжелый занавес молчаливой скорби, неохотно показывала плывущие мимо зеленые стены, поля, едва различимые в сером тумане домики, медленно ползущую ленту дороги, по которой эльф и мог определить, что жив и все еще движется, а потом эта вязкая хмарь снова возвращалась. Накрывала его с головой, дробя бесконечно долгий день на миллионы крохотных осколков, и мягко гасила все звуки, боль, настойчивые вопросы… даже страхи, милосердо приглушая сомнения и суля скорое избавление от муки.
Идти… только идти…
Линнувиэль с трудом пришел в себя только тогда, когда породистый жеребец зацокал подковами по мощеным улицам долгожданной Борревы. Темный эльф, в очередной раз вырвавшись из плена забвения, увидел знакомые ворота гостиницы и слабо улыбнулся: сумел. Все-таки сумел и дошел, как поклялся. Осталось совсем немного. Совсем чуть-чуть подождать Ледяной Богине очередной души. Всего лишь пару минут до того, как разум окончательно угаснет. А потом - блаженная тишина, мягкая походка незнакомки в белом, засохший букетик цветок в безупречной формы ладонях, и с ней - молчаливая вечность. Еще одна долгая вечность для одного упрямого, настойчивого и безрассудного эльфа, который вздумал ставить Смерти свои условия.
Младший Хранитель облегченно вздохнул, когда подбежавшие мальчишки подхватили поводья и резво увели утомленного скакуна в конюшню. Не ответил на земной поклон низкорослого толстячка, самолично выбежавшего встречать важных посетителей. Проигнорировал любопытные головы зевак за забором и, не желая задерживать свою припозднившуюся гостью, следом за расторопной служанкой скрылся в одной из комнат.
Едва за миловидной девушкой закрылась дверь, Линнувиэль в изнеможении прислонился к ней спиной и медленно сполз на пол, тщетно пытаясь избавиться от пропылившегося плаща. Нет, не так… не спешить и не суетиться… Смерть не любит торопыг. Она всегда приходит вовремя и лишь тогда, когда ты готов Ее встретить. Она всегда знает, чего нужно каждому ее клиенту. Она подождет еще немного, пока он подготовится. Она не станет торопиться. Нет. Точно не станет, потому что Смерть всегда милосерднее жизни. С Ней уходят все печали, Она забирает твои тревоги, твою боль и тоску по несбывшемуся. Она знает о тебе все. Даже то, о чем ты не рассказал бы никому.
А Ей рассказать можно: Она никогда не смеется.
Младший Хранитель замедленно стащил с себя куртку, оборонил где-то по пути свой плащ. Отстегнул ножи с пояса (не понадобятся больше), педантично сменил рубаху, позабыв, что та немедленно испачкается в крови. Тщательно умылся. Распустил длинные волосы, позволив им роскошной волной струиться по сильным плечам. Затем дрожащими пальцами достал свои родовые клинки и обессилено прижался лбом к холодному металлу.
- Вот и все…
Линнувиэль судорожно сглотнул, чувствуя, как медленно утекают последние секунды. Почтительно опустился на колени, тяжело дыша и пачкая деревянные полы некрасивыми бурыми пятнами. Наконец, упер рукояти мечей перед собой, скрестил так, чтобы опасно поблескивающие острия смотрели точно в грудь. Криво усмехнулся, когда одно из них попыталось уклониться от назначенной роли и, уверенно сжав пальцы на рифленых, с детства знакомых рукоятях, тихо запел:
О чем ты поешь, незваная Гостья?
Зачем ты зовешь мою душу к себе?
Что мир для тебя? Лишь белесые кости,
Которыми стану и я в этой тьме.
Ты ищешь меня? Так я уже близко.
Зовешь в темноту? Так смотри: я готов.
Иду за тобой. Постарайся не бросить
Мой сон, мою жизнь и мой прежний остов.
Я верен тебе, белоснежная вьюга.
Не страшны мне тени в твоей глубине.
Я знаю, что правильно вышел из Круга,
И верю, что не пропаду в этой тьме.
Ты близко. Я вижу тебя, незнакомка,
Прекрасная Дева с венком из надежд.
Я знаю, его ты отдашь ненадолго,
