Беккер сознательно упрощал, сводил задачи Управления чисто к внешним проявлениям. Он не счел также нужным пояснить, что в структуру УОП входит и сеть пунктов психологической реабилитации, и научно-медицинские учреждения, как, например, известный уже несколько сотен лет институт имени Сербского в Москве, НИИ психодинамики, и еще кое-какие организации. Общественное мнение считало их чисто медицинскими, и никто этого мнения не опровергал.
Беккер скупо улыбнулся в темноте — в разговоре пока еще не дошло до предположения, что в задачи Управления общественной психологии входит и борьба с преступностью. Беккер не хотел развеивать перед Михейкиным этот давно сложившийся й уже устоявшийся миф. УОП имел совершенно четкую структуру, и в структуру эту не входили подразделения по борьбе с преступностью, этим занимались Службы безопасности всех уровней. Но зато существовало подразделение, которое лелеяли все руководители УОП, направление деятельности которого и было фактически основным направлением Управления — исследование странных, необъяснимых случаев, время от времени происходящих где-либо в освоенной человечеством части Вселенной. Работники этого подразделения, к которому принадлежал и Беккер, так себя и называли: искатели странного.
Правда, весьма часто происшествия, которые им приходилось расследовать, оказывались именно преступлениями, вся загадочность которых заключалась в том, что преступнику удалось хорошо спрятать концы в воду. Слухи об этих преступлениях разносились весьма широко, вот почему молва считала, что именно для-этого УОП и существует.
До сих пор люди обнаружили в космосе только две давно умершие цивилизации, даже не достигшие космического уровня. Тем не менее Верховный Совет считал необходимым внимательно следить, не появятся ли следы чужих, дабы вовремя среагировать и понять, что собой представляет другая цивилизация. Отношение людей на обыденном уровне к такой задаче имело крайне широкий разброс: от неумеренного веселья по поводу чудаков, который уже век гоняющихся за летающими тарелочками, до тихой паники при мысли, что где-то по соседству в Галактике существуют и осваивают пространство существа со щупальцами вместо рук и ног…
Поэтому, не скрывая своих усилий по поиску странного, все работники УОП переводили обычно разговор в область, более интересную собеседникам. Да и инструкция предписывала не распространяться особо о целях их поиска.
Михейкин вновь нарушил молчание:
— Значит, ты называешь это отклонением от нормы? Ладно, наш сегодняшний случай давай оставим в стороне. Вы что же, принимаете участие в разбирательстве по каждому… э-э-э… из ряда вон выходящему случаю?
— Да скажи прямо, без эвфемизмов: преступлению! — Вот разговор и дошел до этой сакраментальной темы, но Беккер не почувствовал удовлетворения от своей прозорливости. — Да, мы рассматриваем практически все серьезные происшествия.
— Значит, вы считаете, что у участников этих происшествий с психикой не все в порядке?
Михейкин упорно старался не произносить вслух некоторых, неприятных на его взгляд, слов.
— А разве здоровый человек может совершить преступление? — парировал Беккер. Разговор не нравился ему, но он решил довести его до конца — собеседник явно пытался уколоть его, подсознательно считая эту деятельность Беккера, да и всего Управления, не вполне респектабельной.
— И что же с ними делают? — продолжал допытываться Михейкин, имея в виду преступников.
— Как всегда в таких случаях: психодинамическая операция, — скучным голосом сказал Беккер, специально стараясь не обходить острых углов. Разговор теперь уже начал его забавлять, очень уж стандартные эмоции демонстрировал собеседник. — Подавление комплекса агрессивности с сохранением профессиональных навыков, памяти и привычек. Вообще всего, что формирует личность. Приглушаются только воспоминания о совершенном преступлении, чтобы оградить психику от нарушения чрезмерным раскаянием.
— Разве раскаяние может быть чрезмерным? — усмехнулся Михейкин.
Беккер ответил серьезно:
— Да, если совершивший антиобщественный поступок человек прошел глубокий психодинамический зондаж. Невозможность совершить в будущем что-либо подобное вступает в конфликт с живым воспоминанием об уже совершенном. Психика, даже здоровая, этого не выдерживает. А ведь мы имеем дело с больными людьми!
— Почему же об этом… об этих операциях никто не знает?
— Знают. Медики, например, знают. Знают о психодинамических операциях, могут распознать следы такой операции. Кроме того, — Беккер усмехнулся в темноте, — никто ничего специально не скрывает. Просто правда тонет в массе слухов на обывательском уровне.
«Тем более что происходит вмешательство в психику людей», — неприязненно подумал Михейкин. Беккер засмеялся:
— Тем более что происходит вмешательство в психику. Михейкин промолчал, подумав: «Почти слово в слово — мои мысли».
— Слово в слово — твои мысли. — Беккер откровенно смеялся, но в голосе его слышался оттенок горечи. Михейкин принужденно пробормотал:
— Ну да, ты ведь у нас психолог. Профессия обязывает…
А Беккер продолжал, уже без смеха:
— Для любого человека характерна именно такая реакция. Именно в этом — одна из причин, почему на эту тему особенно не распространяются.
Он был прав, Михейкин понимал это. Но мысль о том, что над кем-то без его согласия совершается операция, пусть даже в интересах общества и не приносящая вреда нарушителю порядка, претила ему.
Неожиданно Михейкин задал вопрос:
— Тебе нравится твоя работа?
Похоже, это и был главный вопрос, для которого и начиналась вся беседа. Беккер натянуто засмеялся:
— Это тебе, а не мне надо быть психологом! — Ему наконец надоел этот разговор, полный недомолвок и недопонимания из-за ошибочной исходной посылки. Вносить же ясность Беккер не собирался. Каждый пытается лягнуть, выразить свое презрение.
Повисла неловкая тишина. Потом послышались грузные шаги. На веранду вышел Полетыкин. Постоял, привыкая к темноте, так и не привык, и брюзгливо сказал, не видя собеседников:
— Между прочим, завтра на семь утра назначено совещание. Это вам не мировые проблемы при луне решать. Работать надо будет. На свежую голову, выспавшуюся.
Он монументально постоял в дверях, внушительно помолчал и ушел в дом. Спать. Луны, впрочем, не было. И не могло быть, у Таврии не было естественного спутника.
Он не был старшим в рабочей группе. Старшим был Михейкин. Но Полетыкин забыл об этом. И Михейкин забыл: монументальность Полетыкина подавляла и внушала уважение. Беккер, видимо, тоже забыл, потому что ушел тут же, вслед за Михейкиным. Они лежали, каждый в своей комнате. За окнами густой темью повисла ночь, с чужими запахами и неземным небом.
Полетыкин спал крепко, как спят люди со спокойной совестью и хорошим здоровьем. Он лежал на спине, вытянув поверх одеяла загорелые волосатые руки. Лицо его во сне размякло и не было больше величественным. Михейкин, если бы не спал и увидел Полетыкина таким, не узнал бы его.
Позже всех в эту ночь уснул Беккер. Уже засыпая, он думал о Михейкине и мысленно говорил ему: «Это хорошо, что ты думаешь, что я стыжусь своей работы. Дело ведь не в том, гоняюсь ли я за преступниками или за мифическими «зелеными человечками», как говаривали в далеком прошлом, а в том, что я свою работу всегда стараюсь делать на совесть, нравится она мне или не нравится, есть от нее сиюминутная отдача или всю жизнь так, и придется гнаться за чем-то не существующим, словно за замком Фата Морганы…»
Кровать под ним качнулась и полетела куда-то. Уже совсем проваливаясь в сон, Беккер вспомнил неприязнь, которая сквозила в тоне Михейкина, и улыбнулся, подумав, что это благодаря ему, Беккеру, и другим работникам Управления общественной психологии, благодаря Службам безопасности всех уровней Михейкину и еще одиннадцати миллиардам михейкиных можно сторониться Управления, можно не
