Милтона Фридмана или фон Хайека.
Вообще вся книга призвана объяснить, почему объективно выход из российского рукотворного тупика находится 'слева'.
В-четвертых. Автор относится к числу немногих отечественных аналитиков, которые достаточно хорошо знают мировой контекст происходящих в России процессов. Он лично знаком с рядом зарубежных исследователей и политиков. Поэтому книга выгодно отличается от многих аналогичных работ, в которых российская ситуация выглядит специфично, изолированно, уникально даже в тех своих аспектах, где она уникальной не является. Впрочем, от подкрепления своих ключевых позиций ссылками на Валлерстайна или других достаточно авторитетных авторов книга не проиграла бы. Хотя нестрогость самого жанра книги - она и научная, и публицистическая - позволяет избежать строгих канонов научных монографий.
С авторской позицией, отдельными формулировками можно спорить. Например, с неизбежностью имевшего место варианта трансформации общества. Можно говорить о вероятности того или иного варианта, но история всегда многовариантна и не терпит всякого рода 'иного не дано'. И то, что Китай, Вьетнам, даже Белоруссия не пошли 'российским путем', показывает, что на вызовы времени всегда существуют различные ответы - не обязательно выбирать наихудший. Поэтому мысль, что перед СССР в 1989 г. вопрос стоял только так: 'или застой, или реакция' - представляется схематичной и облегченной. Равно как и дихотомичный вопрос, что бессмысленно даже ставить вопрос об ином варианте приватизации, кроме ваучерной - по Чубайсу (напомню, что вариант Верховного Совета РФ предполагал именные приватизационные чеки). Тот факт, что она была проведена Указом Президента и, по большому счету, в случае изменения политической ситуации ее законность и легитимность всегда может быть оспорена, доказывает, что стратегические издержки многих решений оказались важнее их кажущихся ситуативных преимуществ.
А вот разобраться почему иные варианты решений и тенденций заглохли, какую роль в выборе именно дикого неолиберального варианта 'реформ' сыграли объективные и субъективные факторы, соотношение внутренних и внешних импульсов и давлений было бы крайне полезно для политиков и России.
Также повисает в воздухе и тезис о принципиальной нереформируемости советской системы. Вспоминается афоризм, что 'Безвыходная ситуация - это ситуация, очевидный выход из которой кого-то по каким-то причинам не устраивает!' Автор сам признает, что 'при тоталитаризме перестроек не бывает', что старые структуры 'по технологическому и организационному уровню на порядок выше новых', что по критериям рационалистичности, криминализованности, гуманистичности поздний СССР был гораздо цивилизованней и модернизированней твердо вставшей на путь социального регресса и превращения в задворки 'свободного мира' 'ельцинской России'. Но, словно опасаясь либеральных обвинений в апологетике 'совка', автор ограничивается в характеристике разрушенного общества готовыми и не всегда достаточно аргументированными оценками. Хотя приводимые им же конкретные характеристики образования, здравоохранения, уровня культуры, тиражей 'толстых журналов', показателей здоровья, такой интегральный показатель, как продолжительность жизни и, страшно сказать, даже в ситуации с 'правами человека' сравнение 'демократической России' с 'тоталитарным СССР' также оказывается не в пользу первой. Многие другие детали также приходят в противоречие с одномерной и однозначно негативной оценкой 'госсоциализма'. Какой выбор сделал автор, если бы убедился, что альтернатива имитационному, периферийному, колониальному российскому капитализму - только госсоциализм советского типа со всеми его негативными чертами?
Читая книгу, трудно отделаться от впечатления, что автор не может простить советскому строю и КПСС то, что именно они вскормили нынешнюю власть и многих ее протагонистов. В частности, не могу солидаризироваться с автором в том, что касается Чеченского кризиса. На мой взгляд, логика оппозиционности нынешним 'хозяевам России' сыграла с автором злую шутку, загнав его в двоичную черно-белую логику 'или-или'. Критикуя, местами метко и 'по существу', 'странность' и бездарность кремлевской чеченской политики, автор совершает ошибку, поэтическая формулировка которой звучит примерно так: 'Из ненависти к собственным подонкам в объятия к чужим подонкам лезть?' Автор может обижаться, но под 'Чеченской' главой книги могли бы подписаться и Лера Новодворская, и Константин Боровой.
Да, нынешний чеченский кризис и 'Бандостан Ичкерия' создан деятелями того же ельцинского режима - Бурбулисом, Хасбулатовым, Полтораниным, Шахраем, усугублен Лебедем и Рыбкиным. Предательство со стороны Российской власти антидудаевской оппозиции и всех граждан Чечни и РФ (как чеченцев, так и русских и лиц других национальностей) привело к первой 'чеченской войне'. Но видеть в действиях Басаева или 'советского офицера Масхадова' лишь справедливое сопротивление имперской политике или конфликт 'Сибнефти' и 'Транснефти' или ТОЛЬКО попытку использовать в электоральных целях 'маленькую победоносную войну' - это пытаться с помощью неадекватной одномерной логики анализировать сложнейший многомерный конфликт. Сама реакция жителей того же Ставрополья и Дагестана, поддержавших вооруженный отпор местным и международным террористам и работорговцам, показывает, что действия Российского правительства могут соответствовать интересам и чаяниям простых граждан РФ независимо от национальности. Которые могут очень не любить местные и российские власти. Но свободолюбивых чеченских 'сверхчеловеков с большой дороги' они не любят еще больше. В целом чеченская ситуация представляется более многогранной и сложной, нежели она предстает в книге.
Вообще анализ национальных отношений - не самая сильная сторона книги. Так, упрощенными мне представляются и оценки некоторых политических организаций, пытающихся использовать в политике русский фактор.
Характеристика КПРФ также представляется несколько однобокой и нормативной, равно как и оценки некоторых ее действий. Несправедливой, например, мне представляется оценка действий КПРФ как 'предательство Примакова', поскольку 'спасать Примакова' и его правительство против его воли и желания КПРФ не могла, да и не была заинтересована. А ситуация была именно такой.
Безапелляционностью грешат и характеристики иных политических организаций. Я бы не рискнул окрашивать КРО в фашистские или националистические краски. Равно как и радоваться, что 'откровенные националисты' типа Бабурина или Рогозина не прошли в Думу. Кстати, Бабурин не прошел по причине неразрешимых противоречий с КПРФ, а Рогозин убедительно победил в одномандатном округе и возглавил Комитет по Международным делам. Что касается меня, то я бы предпочел, чтобы в Думе заседал 'националист' Бабурин, а не олигархи-'западники' Березовский с Абрамовичем.
Нельзя солидаризироваться с автором и в оценке иных российских явлений: в том, чтобы видеть в любом недовольстве засильем и привилегиями финансовой и информационной олигархии (в которой секрет Полишинеля - доля еврейской диаспоры преобладающая) проявление черносотенного, иррационального антисемитизма. Такой взгляд простителен для А.Гербер, но не для Б.Кагарлицкого.
Другим облегченным сюжетом мне представляется анализ федерализма, в котором автор видит ТОЛЬКО становление региональных авторитетов, квалифицируя это как 'касикизм'. Можно согласиться с автором лишь отчасти, поскольку такая тенденция действительно присутствует, хотя и не во всех регионах она доминирует. В разных регионах ситуация складывается по-разному, нередко усиление самостоятельности региональных лидеров что-то сродни тому, что специалисты по компьютерной технике называют 'FOOL PROOF' - защитой от дурака. Не стоит уточнять, кто в данной ситуации подразумевается под 'дураком'. Наверное, 'презумпция виновности' или, наоборот, 'невиновности' центра или регионов - не самая эвристическая и плодотворная методологическая установка для анализа федеративных отношений.
Несколько преждевременной мне представляется и насквозь пропагандистская, одномерная оценка 'путинщины'. Возможно, что Кагарлицкий окажется прав и та тенденция, которую он видит ведущей в деятельности нового премьера и кандидата в Президенты, будет доминирующей и в перспективе. Однако есть и другие потенциальные возможности и траектории развития и потенциальной трансформации нынешней российской власти и общества.
А.Юсуповский, советник информационно-аналитического управления Совета Федерации
2003 - Восстание среднего класса
