Синельников на том свете

развернул я этого преподобного обратно к себе, и что было сил заехал по улыбчивой его морде. Не пожалев руки. С чувством и пере­носом центра тяжести.

И складно так вышло. Сандалии его, помню, остались стоять на полу, а сам он воспарил, перелетел через мой топчан и там приземлился с кошачьим мявом.

Что было дальше, представить нетрудно. Шелест, ангельское дуновение, и пожа­ловало Небесное Воинство. Тут уж они взялись за дело по-серьезному. Во первых строках они вышвырнули меня на улицу. Дверь, как вы, может быть, помните, была прямо против райской стены, чуть не в трех метрах, а силища у них кошмарная, так что хрястнулся я — не приведи Боже, и по стене этой не то что сполз, а просто-таки стек. Дух из меня вышибло начисто — воздух со свистом выходит и выходит, а вдох­нуть не могу. Они подоспели, подняли, и один двинул куда-то под ребра, а второй — но спине и, по-моему, обеими руками сразу. На этом мои связные воспоминания кон­чаются, и дальше все как-то смутно. Вроде бы меня традиционным маршрутом проволокли до ворот, и после хорошего пинка я провалился в облака, не взвидя света.

Когда пришел в себя, не знаю, но очнулся уже простуженный, и начались вели­кие муки — раздирает кашель, а кашлять-то и нельзя, потому что болью везде отда­ст нестерпимой. Знатно они меня приложили. Если у человеческой души есть реб­ра, то пару они мне точно сломали, и с ногой, в тазобедренном суставе, тоже непри­ятность вышла — и по сию пору носок наружу не разворачивается. Остальное, прав­да, потом поджило.

Отлеживался я не меньше месяца, и как почувствовал, что могу ходить, так из берлоги своей облачной вылез, и как был, полуживой, побрел подальше от Райских Врат куда глаза глядят, по космическим высям.

Планы у меня были самые неопределенные. Предполагал я, если еще в солнечной системе нахожусь, дойти до Меркурия — из школьного курса астрономии я помнил, что жара там несусветная и, значит, можно согреться. Позже мне пришло в голову, что есть еще Венера — там как будто бы тоже тепло, а климат получше, чем на Мер­курии. Да если на то пошло, думал я, и на Землю можно завернуть, скажем, на Гаваи, подучить английский, авось подвернется что-нибудь, поработаю призраком...

Беда только в том, что где искать эти Венеры и Меркурии, у меня не было ни ма­лейшего представления. Шагал я наобум за каким-то светилом, а Солнце это, или нет, спросить было не у кого. Проносились кометы и астероиды, вдали плыли раз­ноцветные галактики... красиво, но непонятно. Я шел, надрывался кашлем и думал о разных разностях.

Все-таки это свинство, что на Земле нас никто не предупреждает о порядках в раю. Сплоховал я, что и говорить. Не потянул духовного совершенствования. С дру­гой стороны, если меня опять занесет нелегкая в те края, то я мог бы теперь для вновь прибывших читать лекции на тему «Рай, его опасности и стукачи». Правда, скорее всего лектора вместе со слушателями выгонят на холод, да еще побьют вдобавок. Да и сами слушатели, как только сообразят, в какие неприятности я их втра­вил, тоже, пожалуй, устроят мне «темную». Тьфу ты, получалось, что так ли, эдак ли, но меня все равно отлупят. Да, напило на меня страха Небесное Воинство.

И гак, я рассекал пространства, в голову мне, как видите, лезла всякая чепуха, и вот как-то однажды, слева от моего сомнительного маршрута я увидел далекое зарево похожее на красную мохнатую шапку. Бешеной собаке сто верст не крюк, спе­шить вроде некуда, почему бы не взглянуть поближе?

Зарево стояло над громадной железной стеной — черной, с вмятинами, потеками и заклепками, как на Крымском мосту, и была это стена теплой! Меня затрясло, я прислонился, прижался, распластался, и так застыл, не веря счастью, — даже глаза закрыл.

А как открыл — вижу, прямо передо мной — здоровенный рыжий черт, с рогами, хвостом, все как положено — и хохочет.

- Володя, — говорит, — какая встреча!

Ну не везет, да и только! Ну, чтобы ему еще через полчаса появиться? От такой несправедливости мне стало обидно до слез, но в раю меня уму-разуму уже научили.

— Дядь, ты не трогай меня, — сказал я как можно вежливей. — Я малость погре­юсь, и сам уйду, ладно?

Но не тут-то было. Черт даже удивился.

— Вов, ты что, сдурел? Пошли со мной!

Делать нечего, пришлось идти. Что я против него один, с голыми руками, да едва дышу?

По дороге он страшно веселился и трепал меня по плечу:

— Володь, да ты не узнаешь меня! Это же я тебя подзуживал за Нинкой Семеренковой подглядывать!

Застрелите, если я помню, что за Нинка, но чем кончаются споры в этих краях, мне уже было доподлинно известно, и я смирно кивал:

—  Премного благодарен, а если что было не так, извините великодушно.

Он только строил рожи и качал головой:

— Да, брат, я смотрю, ты здорово переменился — ишь как заговорил!

Здесь тоже есть ворота — узорные, литые, очень красивые; мы их проскочили, и дальше я понесся над адскими просторами, как кузнец Вакула в Петербург. Рас­смотреть успел немного — все громадные, еле глаз хватает, площади со статуями, вдалеке — мрачноватые дворцы с колоннами, людей не видно, но и заборов, кстати, ни одного. Влетели мы в какое-то мраморное жерло и припустили по широченным тоннелям, все глубже, глубже и вот, наконец, очутились в зале, размеров тоже цик­лопических и тоже с колоннами. Тут на возвышении стоял черный готический трон, и чуть подальше — длинный стол, на котором была расстелена вроде бы карта, и над ней склонились несколько человек в длинных, до пола, парчовых одеяниях. Лиц не разобрать, но и так видно, что авторитеты.

Черт, который меня притащил, заорал во всю глотку:

— Глядите, кто у меня тут есть!

От компании у стола отделился один и подошел к нам. Я только взглянул, сразу понял, кто это — тут подсказки не нужно, не ошибетесь — сам Вельзевул, Владыка Ада. Был он роста высокого, на плечах — этот складчатый плащ, прихваченный пряжкой с тусклым камнем и, как где-то сказано, «ликом темен и прекрасен». Вер­но. Смугл до чрезвычайности, а лицо узкое и длинное, будто нож.

Руки у меня свесились, как у старого орангутанга, и весь я окостенел от страха. Ес­ли в раю порядки такие строгие, то что же здесь? Без разговоров на сковородку? Еще почему-то я ожидал, что, посмотрев па меня, он непременно рассмеется сатанинским смехом, потому что вид у меня после всех приключений был, мягко выражаясь, при­чудливый.

Однако ничего этого не произошло. Вельзевул довольно долго разглядывал ме­ня, потом сказал:

— Да, его хорошо отделали. — Затем чуть отвернулся в сторону и приказал: — Дайте парню стул, он сейчас упадет. И налейте чего-нибудь, он чуть живой.

Тотчас же меня посадили на табуретку и сунули в руки стакан — по-моему, с коньяком. Я настолько оторопел, что сел и выпил. Прожгло, я вам доложу, наск­возь — но дышать стало легче. Вельзевул надвинулся на меня, как черная скала.

— Ну, Володя, что же ты из рая ушел?

— Выгнали. Я одному их хитровану по морде засветил.

— И ты не попросился обратно? Не валялся в ногах у Михаила?

Я помотал головой, как усталая лошадь.

— Не могу я там. Воля ваша, делайте, что хотите.

Вельзевул посмотрел на меня еще некоторое время и негромко скомандовал:

— Герду ко мне сюда.

В ту же секунду перед нами явилась девица сногсшибательного обличья. Здоро­ва, ноги от шеи — натуральный циркуль, вся в черных кожах, как американский бай­кер, сплошь бахрома, бляхи, цепи, типы и еще не знаю что, каблуки такие, что даже со стороны смотреть страшно, на голове — взрыв сверхновой, а размалевана!.. Вок­руг глаз — синие треугольники с зеленой каймой, в ноздрях пламя — слов нет, и при атом жует, кикимора, жвачку. Но Вельзевул и бровью не повел.

— Что па семнадцатом? Течет?

— Течет, — с приятной хрипотцой отозвалась девица.