свое спасение в Православной Церкви, и что строки произведений незабвенного подвижника — святителя Игнатия Брянчанинова — немеркнущий, живой источник внутренней жизни этих христиан.
***
В настоящее время, когда приблизились и исполнились дни прославления Святителя, нам представляется существенным вглядеться в отдельные сроки жизни епископа-подвижника, так же как и в отдельные строки его писаний, с тем, чтобы найти в них свидетельство о том, как святость, осияние Святаго Духа Божия печатлелись в этих сроках и строках.
Вся жизнь Святителя была подвигом. Но это было страдание любви. Любви к Богу. Было это страдание
Детство, юность и первые годы монашеского искуса
В исследовании жизни каждого человека помимо изучения внешних факторов имеет значение и выявление внутренних причин формирования личности. В жизни подвижника, идущего путем Христовых заповедей, преимущественную цену имеет поиск внутренних периодов, возникающих и соделывающих его сосудом Живаго Бога. В писаниях самого святителя Игнатия можно найти много указаний на то, как сам он рассматривал свое бытие. В своем «Плаче» он дает трактовку отдельных периодов своей жизни, весьма отличную от оценки ее его многочисленными биографами.
Будущей Святитель происходил из старинного рода российских дворян Бренко. Его рождение и детство, излагаемое жизнеописателями как исключительно славное, самому епископу-подвижнику представляется печальным и достойным плача. «Детство мое было преисполнено скорбей»,— пишет Святитель в строках своего «Плача»[7]. И дополняет: «Здесь вижу руку Твою, Боже мой!»[8]. Именно эту мысль взял игумен Марк (Лозинский) как эпиграф для первой главы своего исчерпывающего обширного произведения, посвященного жизни и творениям Святителя [3].
Епископ Игнатий родился 5 февраля 1807 года в имении родителей — селе Покровском Вологодской губернии и был наречен в святом крещении Димитрием в честь местночтимого угодника Божия преподобного Димитрия Прилуцкого, память которого празднуется Русской Православной Церковью 11 февраля. В семье родителей, светски образованных и достойных людей, Димитрий был старшим из детей и с детства отличался благородством характера, внимательностью и любовью к младшим братьям и сестрам и одновременно сосредоточенностью. Его не увлекали детские игры и шалости, дух его влекся скорее к уединению. Он любил тишину аллей своего парка и особенно лесов, окружавших родной дом. Привлекало его и богослужение, совершаемое в храме их имения.
Воспитание детей было суровым. Отец ставил своей целью дать детям полноценное по тому времени образование с тем, чтобы его сыновья, и особенно его первенец, имели широкие возможности сделать карьеру при дворе императора. Мать во всем подчинялась отцу, поэтому не она становится пристанищем для сына. Выходом для переживаний детской, а потом и отроческой души Димитрия становится молитва, и сам он, созерцая свою жизнь, видит в этом непостижимое действие Промысла Божия. «Я не имел кому открыть моего сердца: начал изливать его пред Богом моим,— пишет Преосвященный, вспоминая детство,— начал читать Евангелие и жития святых Твоих. <...> Мысль, часто парившая к Богу молитвою и чтением, начала мало-помалу приносить мир и спокойствие в душу мою»[9].
Так строгость воспитания и суровость семьи становятся волею Божиею, святым Его Промыслом поводом для призвания отрока Димитрия к незримой духовной жизни и молитве, становятся условием его избранничества. Молитве и уединению отрока много способствовала тишина окружающей его природы, сени лесов, где находила, осязала себя его юная душа. Димитрий на всю жизнь полюбил природу Божию, лоно любви Божией, и именно здесь, среди молчания леса, формировалось его поэтическое дарование, которое позднее с таким изобилием излилось в строках его произведений.
Рука Божия была на отроке, как сам он пишет об этом, вспоминая свои юные годы, и в результате, по его собственному свидетельству, тишина пришла в его душу. «Когда я был пятнадцатилетним юношею,— продолжает преосвященный Игнатий,— несказанная тишина возвеяла в уме и сердце моем. Но я не понимал ее, я полагал, что это — обыкновенное состояние всех человеков» [10]. Веяние же этой тишины, смеем сказать, было веянием в душе юноши Святаго Духа Божия, действие Которого не смел он себе присвоить.
Чтение Евангелия и житий святых, которые производили на юношу «чудное впечатление»[11], взращивали и укрепляли его дух, почему в душе Димитрия к этому времени складывается твердое убеждение — оставить мир и уйти в монастырь. Впервые об этом он решается откровенно сказать отцу, когда тот везет его в столицу для поступления в Инженерное училище. Однако отец не придает никакого значения словам сына и юный Брянчанинов блистательно сдает вступительные экзамены и первым из 130 человек поступает сразу во второй кондукторский класс Инженерного училища (впоследствии — Николаевской Инженерной академии).
«Таким [с “возвеянием тишины в уме и сердце”.—
Все эти проявления пробуждающейся духовной жизни, которая началась и оформилась уже в отрочестве Святителя, как думают о том некоторые его биографы, есть признак подлинной жажды Живаго Бога[16]. В этих же слезах и в этой целонощной молитве юного подвижника есть и знак избранничества Божия, есть проявление воли Божией, идущей навстречу ищущей юной душе, есть ее избрание, есть печать святости.
Юный Брянчанинов обращается к различным отраслям наук, которые изучает, но они не дают ему должного ответа. Он отвращается от религиозных течений, которые развиты в это время в столице, но не имеют своего основания в учении Церкви,— и продолжает опять усердно молиться. В своей слезной постоянной молитве юноша обретает мысль: «изучить веру в источниках — в писаниях святых Отцов»[17]. И когда находится эта возможность, душа юного подвижника узнает покой. Эту мысль — искать спасения в писаниях святых угодников Божиих — святитель Игнатий уже позднее, в зрелые годы своей жизни называет «звездою путеводительницею»[18]. Последовательно он излагает здесь свои вдохновенные мысли о писаниях святых Отцов Православной Церкви. Среди высоких, часто возвышенных строк Святителя, кажется, нигде не удается найти более проникновенных, духовных и одновременно торжественно-радостных выражений, как в словах его о святоотеческих писаниях. И прежде всего душу его пленяет согласие их учения — «согласие чудное, величественное»[19].
«Когда в осеннюю, ясную ночь,— восклицает святитель Игнатий в духовной автобиографии,— гляжу на чистое небо, усеянное бесчисленными звездами, столь различных размеров, испускающими единый
