Даниэль Одье
Интервью с Уильямом Берроузом
Работа
Уильям Берроуз родился 5 февраля 1914 года в городе Сент-Луис. Это писатель с мировым признанием, автор многочисленных книг: «Голый завтрак», «Джанки», «Голубой», «Нова Экспресс», «Интерзона», «Дикиемальчики», «Билет, который лопнул», «Мягкая машина», «Порт святых» и т.д. Берроуз за свою писательскую карьеру сменил несколько мест жительства: Нью-Йорк, Мехико, Танжер, Париж, Лондон и Лоренс, что в штате Канзас, где и умер 2 августа 1997 года.
Он любил кошек.
Из дневника шестилетнего ученика американской школы в Танжере: «В 8.30 я встаю, завтракаю и иду на работу».
На вопрос, что это за работа, он ответил просто: «Ну конечно же, школа».
Конец частной жизни. От Эдема к Уотергейту.
В журнале «Энкаунтер», когда-то финансированном ЦРУ, однажды вышла статья Георга Штайнера «Ночные слова». В ней Штайнер, рассуждая о моих текстах и о произведениях других писателей, где содержатся откровенные сексуальные сцены, восклицает: «Во имя неприкосновенности частной жизни, прекратите!»
О чем он? Какая неприкосновенность частной жизни? А как же спальня Мартина Лютера Кинга, которую власти нашпиговали жучками? Или обыск в кабинете личного психиатра Эллсберга [1]? Думаете, это исключительные случаи? Кто захочет первым бросить камень?
Мы разрушаем понятие частной жизни, которую рьяно пытается монополизировать администрация Никсона. Не станет частной жизни — не станет стыда, и мы вернемся в райские кущи, где Бог не пасет нас, словно штатный сыскарь с магнитофоном. Книги и фильмы откровенного содержания — первый шаг в верном направлении. Стыд и страх — это оружие в лапах Никсона, средство политического контроля. Поэтому власти и стараются сохранить понятие частной жизни.
Считается, будто устное слово предшествует слову письменному. По-моему, все наоборот. В начале было Слово, и слово было Бог — и слово стало плотью… человеческой плотью… воплощением письма. Животные разговаривают, но писать не умеют. Вот старая мудрая крыса, она все знает о ловушках и ядах, однако не может опубликовать в научно-популярном журнале статью «Смертельные уловки людей». Не может печатным текстом изложить ни тактику, ни стратегию групповой борьбы с собаками и хорьками. Не может предупредить о стальной стружке, забитой в норку умником-домовладельцем. Устное слово вряд ли преодолело бы уровень животной коммуникации, не будь на свете слова письменного. Письменное слово — прерогатива человеческой речи.
У меня есть теория, вкратце она выглядит так: письменное слово — это некий вирус, породивший слово устное. Организм носителя не распознал его, потому что успел вступить с ним в симбиотическую связь. В наши дни такая связь разрушается — по причинам, которые я изложу позже.
Приведу несколько цитат из сборника «Механизмы вирусной инфекции», изданного Уилсоном Смитом, ученым, который не просто занимается сбором и сортировкой данных, но и задумывается над их значением пытаясь выявить цель деятельности вирусного организма. В главе «Адаптационные способности вирусов и их сопротивляемость имунитету носителя» Г. Белявин подробно излагает свои мысли по поводу биологических целей различных видов вирусов: «Все вирусы — клеточные паразиты и для продолжения жизненной активности им необходимо внедряться в клеточную систему организма-носителя. Как ни парадоксально многие виды вирусов в конечном итоге разрушают организм на котором паразитируют».
Так может быть, вирус — это бомба с часовым механизмом которую оставили на нашей планете чтобы взорвать потом с безопасного расстояния? Программа уничтожения? Доживет ли хоть кто-нибудь дл того дня, когда вирус эволюционирует и достигнет окончательной цели симбиотического существования?
«Если взглянуть надело сточки зрения вируса то идеальной можно назвать ситуацию, когда вирус развивается в клетках носителя, не нарушая естественного метаболизма. Предполагается, что все вирусы постепенно идут именно к такому идеалу».
Можно ли назвать злом вирус, который не спеша продвигается по пути симбиоза?
«Если бы вирус стремился достичь обоюдного равновесия с клетками носителя, последний вряд ли опознал бы постороннее присутствие как вирус».
Вот я и думаю: вдруг слово — точно такой вирус? Доктор Курт Унру фон Штайнплатц выдвинул интересную теорию касательно происхождения и истории вируса слова. Он утверждает, будто слово вначале было вирусом, вызвавшим в организме хозяина «биологическую мутацию», которая передалась потомству на генетическом уровне. Есть теория, предполагающая, что обезьяны не разговаривают из-за строения гортани. По утверждению фон Штайнплатца, подобная мутация изменила гортань. Как нарочно! Многие особи, возможно, погибли от инфекции, однако определенное количество самок уцелело, дабы произвести на свет «вундеркиндов». У самцов организм жестче и сильней, а потому вирус в нем приобретал наиболее страшную форму, вызывая смерть от удушья и перелома хребта.
Вирус раздражал сексуальные центры мозга, и у жертв инфекции наступало сексуальное безумие. Самцы оплодотворяли самок в предсмертных конвульсиях, передавая измененные гены будущему потомству. Ach, Junge [2], что за сцена: с обезьян шерсть лезет, пот льется ручьями, самки ноют и пускают слюни над телами самцов, словно коровы, больные ящуром. Стоит тяжелый запах. Мускусный, сладковатый, с оттенком ржавого железа — запах запретного плода…
Создание Адама, райские кущи, обморок Адама, когда Бог создал Еву из его ребра, запретный плод (вот он, первый информационный скандал: познание всякой мерзости) — все это идеально вписывается в теорию дока фон Штайнплатца.
Данный миф белой расы рождает предположение: вирус слова приобрел особенно зловещую, смертельную форму в организме белого человека. Причина? Скорее всего радиация. Опыты, проведенные на животных и насекомых, показали: доброкачественных изменений радиация не вызывает. Но те опыты ставились на существах автономных. А как насчет вирусов? Может, проводятся какие-то сверхсекретные эксперименты? Вдруг у вирусов радиация вызывает именно доброкачественные мутации? Вирус-мутант мог бы запросто нарушить древний завет всех вирусов — стремиться к симбиозу, обоюдному равновесию с организмом носителя.
Заработали «жучки» Уотергейта, испытана атомная бомба, и вирус беспокойно зашевелился у нас в белых глотках. Когда-то он убивал и может вновь взяться за старое, пройтись, подобно лесному пожару, по городам.
«Это — начало конца. — Так отреагировал научный пресс-секретарь одного из основных посольств Вашингтона, узнав, что лабораторным путем синтезирована часть гена. — Теперь любая страна может сотворить вирус, от которого не будет лекарства. Достаточно небольшой лаборатории в маленькой стране, где имеется опытный биохимик, способный создать вирус».
Соответственно любая крупная страна справится с задачей куда быстрее и эффективнее.
Я развиваю теорию о том, что в электронной революции вирус — это миниатюрный набор слов и образов. Такие наборы могут передаваться подобно инфекции следующим образом: допустим, в райском саду установлены три магнитофона. Первый магнитофон — это Адам, второй — Ева и третий — Бог, который после взрыва атомной бомбы в Хиросиме превратился в Уродливого Американца. Или, если вернуться к доисторической теме, первый магнитофон — это самец обезьяны, безнадежно охваченный сексуальным безумием, удушаемый вирусом. Второй — самка, которая, оседлав самца, воркует с ним.
