Расколотые миры

стороны.

Однажды мы довольно большой компанией сидели в коридоре, пели, дурачились. Вдруг в коридор вышла моя однокурсница Айшат. Никто еще не разглядел, что на ней лица нет, а Юрка уже отложил гитару, вскочил:

— Айшат, что случилось? Что-то с Джабраилом?

— Нет-нет, сказала Айшат. — Я не знаю. От него вчера было письмо. Просто я подумала, пока шло письмо, с ним могло что-то случиться…

Она плакала, Юрка утешал ее и говорил, что Джабраил обязательно вернется. И очень скоро — из Афганистана выводят последние войска!

Джабраил вернулся.

Вот я и перешла — вполне естественно — от афганской темы к чеченской. Чеченцев-то у нас училось видимо-невидимо. В моей группе их было трое, из них две девушки-сестрички, Зара и Айшат, из города Малгобека.

Айшат была старше всех в группе, успела закончить техникум и поработать. В ней была уже какая-то женская мудрость — по крайней мере, все свои несчастья девчонки несли к ней — скольким из нас пришлось плакать у нее на плече… Сама Айшат плакала лишь тогда, когда ей вдруг приходило в голову, что их с Зарой брат Джабраил может не вернуться из Афганистана. То она сон видела не такой, как надо, то еще что…

Джабраила мы тоже знали. Он как-то гостил у сестер в Москве, перед призывом в армию. На нашем первом курсе. Такой стеснительный. И после армии он тоже приезжал. Было заметно, что в Афганистане он сильно вырос. Почти до потолка. Но он так же смущался, когда девчонки о чем-то его спрашивали. О Заре я даже не знаю, что сказать. Девчонка как девчонка. Над ней смеялись, что она принца ждет. Не знаю, успела ли она встретить своего принца и побыть счастливой с ним хоть недолго, пока он не подался к боевикам. А может, он и не думал воевать, и они вместе пытаются уйти от войны.

Третьим чеченцем в группе был Ваха — назовем его так. Это был сын довольно известного в Чечне писателя. Не только у писателей и не в одной Чечне бывают, скажем так, не очень способные дети. Но Ваха был ярким примером того, что и у них тоже бывают. Любой новый материал доходил до него как минимум с третьего раза. Учебу осложняло еще и то, что Ваха попросту был другим, не таким, как все мы, даже не таким, как Зара и Айшат. Англичанка так и застывала с отвислой челюстью, когда Ваха объяснял ей, почему за весь семестр он не притронулся к учебнику:

— Вы понимаете, у меня в Москве много хороших знакомых. Много земляков. Я должен побывать у всех. У нас так положено. Когда зовут, не идти нельзя. Я же не могу сказать, что не приду, потому что должен учить английский!

Заполняя комсомольскую учетную карточку, в графе «национальность» Ваха написал попросту: «нерусский». Наверное, он все же был нетипичным чеченцем. А может быть, «тормоза» всего мира составляют некую особую национальность?

Наша преподавательница информатики считала всех подряд гуманитариев неспособными к общению с компьютером. Она обожала хвастаться своими студентами с физфака, которые пишут собственные программы чуть ли не с первого курса. А нам дай Бог освоить хотя бы простейший язык программирования!

— Радуйтесь, что даю вам бейсик а не фортран! — говаривала она. — Иначе давно бы все вы уже сгинули!

Потом я слышала, как наша староста, отчаявшись перед зачетом втолковать Вахе хоть что-нибудь про бейсик, сказала с тоской:

— Ваха, почему ты не изучаешь фортран? Давно бы уже сгинул!

Если бы она знала, что будет война, она бы не стала так говорить.

Сейчас рохли, увальня Вахи, наверное, уже нет в живых. Разве что отец-писатель заблаговременно устроил его куда-нибудь, где безопасно. Не знаю, что стало с Зарой и Айшат, с Джабраилом — и если живы они, что творится в их сознании, на чьей они стороне?

Несколько лет назад нам говорили, что чеченская война идет к концу. Осталось еще чуть-чуть подождать. Еще немного, совсем немного цинковых гробов — всего-то!

А теперь нам, вроде, уже ничего не обещают. И если у вас есть сыновья, то сами думайте, как защитить их от отправки на какую-нибудь бойню.

«Афганцам», самым молодым, сейчас уже за 30. Те, кто воюет в Чечне, могли бы быть их младшими братьями. А где-то уже говорят и о династиях. Папа был в Афгане, а сын сейчас — в Чечне. Не посрамит традиций.

Кто-то, какой-то крупный деятель, когда-то сказал, что у каждого поколения должна быть своя война. Тогда народ меньше думает о том, достойны ли те, кто управляет страной, занимать свое место. И власть удержать легче всего. Бисмарк, что ли, так говорил? Мы проходили, но я не помню…