Буги-вуги

По кличке смешной — «Водосос»

Лучина трещит, спотыкаясь
В углу притаилась свекровь
Картошка, селедка и водка —
Какая тут к черту любовь!

В душе моей нету покоя
Всю жизнь мне сломала сестра
Спросив, что значит такое,
Странное слово «бра»?

А вот что у меня выскреблось:

Я
      в топку
               сердца
                        мечу слова
Огню
       есть чему
                    поживиться
Для дела
            такого
                     нужны
                             не дрова
Не то,
        что в лесу
                      родится.
Слова
       сыплют
                 искрами —
                            флик да фляк
Пламя
         в груди
                   томится
Пойду
        по комнате
                      плясать
                               краковяк
А то
     как бы чувств
                       не лишиться.
Обед —
          две морковки.
Итог:
       понос.
Сижу петушком,
                        но
                          не мучаюсь
Ведь я
        языком
                 счищаю
                           навоз
С голодных
              московских
                              улиц.
За рамой
           сутулится
                        потный
                                день,
Буржуй
         в «Окнах РОСТа»
                                как вошка
А я бы
         сейчас
                 оленя
                          съел.
Двое в комнате:
                       я
                         и ложка.

Потом придавили до семи, а там и стемнело. Бездарно день прошел. А когда целый день дома, я заметил, постоянно жуёшь. Оно, конечно, и в другое время, насчет пожрать — пожрать нам только покажи. Но если дома, то как у чукчи — осень кусать хоцеца. Подай и всё тут. Вот и метёшь. К вечеру, обычно, ни хлеба, ни маргарина. Ни, тем более, супчика из пакета. Песня вся, песня вся, песня кончилася. А к вечеру самый кризисный момент. Как у щук весной.

Бывало, признаюсь, из топорища спроворим. Арифметика тут такая: идешь по знакомым (сначала) худосранским сиротой: «Мы тут супчик затеяли, спохватились, а лучок кончился, не будет пару штук?» Варианты: хлебец, картошечка, лавровый листок, и те де. И по всем комнатам подряд. Где даже и сальца ухватишь шматок.

Но вечно с протянутой рукой не походишь. На хуй нищих, Бог подаст.

Вот тут-то и спасает студентика «деповка». Благо переулками-закоулками да шустренько, минут десять, а через пути спотыкачем и всего-то ничего.

— Тётенька одна шла вот так же вечерочком, — повествует Минька, — несла машинисту своему узелок на посошок. Ступила на стрелку, а стрелка «щелк», а ножка там и состав катит. Диспетчеру ж не видно, кто на путях шоворкается. Написано же: не ходи! Тетка орать. А куда орать? Ори не ори — ночь! Ногу дёрг-дёрг. Ни хуям-с. А поезд едет, колёсами стучит[28]. Помирать тоже не больно-то. Зубками ножку — раз! Только хрупнула. Теперь на костыликах скочет.

Хи-хи-то, ха-ха, а после таких рассказов под ноги с особой предусмотрительностью поглядываешь.

В деповке — тишина гулкая. Для кого рано, для других поздно. Жрать, грубо говоря, мягко выражаясь, так хочется, что на подносе места нет: яичко, сметанка, сырок, первое-второе, компот-кисель, и еще какая-нибудь рыба-консерва полузасохшая. Глаза завидущие, руки загребущие. Копеек на