сумку и ушел в лес. Эно сказал:
– Хм!
А уже через минуту:
– Па-да-ба-дам!
Он бы тоже тогда собрался и ушел, тоже мне – центр стремлений, парк культуры и отдыха! – как вдруг заметил в глубине пещеры, на дне, квадрат досок и ручку на нем. Он подошел и дернул. Тяжеленная крышка отползла в сторону, а под ней была – нора, или лаз, в общем, короткий туннель, а в его глубине принц – уже ногою – нащупал лесенку. Спустился. Нет, ничего не видно. Вылез, достал спички, сделал какой-никакой факел, и спустился опять. Он попал в подземелье, которое было просторнее, чем верхняя пещера. И всё, что там было – это бочки, огромные, чем-то похожие на дворцы. Но только Эно прикоснулся к одной из них, сверху раздался голос старика: 'Кто там?'
Неудобно получилось, думал принц, вылезая. Но как наглое царственное существо, он не подал виду, вылез, отряхнулся. Старик бросился вниз. Тогда и принц осторожно заглянул туда. Старик ходил между бочками как между любимыми цветами, хлопал их по бокам. 'Что это?' – осмелился спросить Эно. 'Это – моя печаль', – ответил бомж. Эно так ничего и не понял, вылез из пещеры и решил теперь-то уже уйти. Пора и честь знать. Это ж надо: десять или пятнадцать бочек печали!
– Печаль – великое дело, – сказал между тем старик, вышедший из пещеры у него за спиной. – Возможно, ее здесь слишком много, но такие вещи не выбирают. Что бы ты сказал, если бы я попросил тебя посторожить эти бочки несколько дней вместо меня?
– Так что же в них? – опять не вытерпел принц.
– Я же сказал тебе: печаль?
– Пятнадцать бочек чистой печали?
– Да уж, – грустно ухмыльнулся старик, – чистой, чище некуда. Ну, так как же, останешься здесь?
– А зачем?
– Игра такая, – сказал, сощурив на него глаза под огромными бровями, старик.
***
И через полчаса ушел, опять без тропы, куда-то в лес. Принц остался при пещере, при бочках, при дурацкой какой-то печали – хранителем.
– Так, так, так, – говорил принц, осматривая бочки. – Бочки с печалью… Что же это такое? Надо дать попробовать какой-нибудь бабочке. Что, интересно, с ней будет?
Но раскупорить хоть одну бочку оказалось совсем не просто.
– Вот ведь беда, – приговаривал Эно, ковыряясь в крышке острым обломком ветки, – хоть бы попробовать на вкус, что это за фигня такая…
Но ничего не получалось.
– Нужна хотя бы иголка, – рассуждал он. – Спящая красавица – та нашла иголку, хоть и прятали.
***
Вечером старик вернулся.
– Всё нормально? – спросил он, по обыкновению, одновременно задыхаясь.
– Всё прекрасно, – уверил его принц.
– Как бочки?
– Ваша глубокоуважаемая печаль в полнейшем порядке. Полагаю, настой становится гуще и, как бы это выразиться, – крепче.
– С этим не шутят, – сказал старик. – Я и сам бы рад с этим пошутить… когда-нибудь…
'Сейчас заплачет', – подумал мальчик.
А на следующее утро, когда старик опять уходил, попросил его:
– Извините, у вас нету здесь нитки и иголки? Я мог бы починить какую-нибудь одежду.
Старик нахмурился и махнул рукой в сторону своей 'постели'.
– Всё это хозяйство там. Смотри же, не уходи отсюда только. И смотри за бочками! И не вздумай туда залазить! Хорошо?
– Конечно, дедушка. Да зачем мне туда лезть? Вот если б там были смешинки… А смешинок у вас случаем нет?
Старик, не отвечая, махнул рукой и ушел в водоворот кустов и высоченных трав.
– Так-так-так, – бормотал принц, едва сдерживая свое бешеное любопытство. – Так-так-так-так… Вот нитки, вот иголки, вот крышка от погреба, вот свет , вот наши бочки. Бочоночки… Со сла-адкой печалью, самой вкусной на свете…
И камнем он вогнал иголку между досками бочками.
– А теперь – пум! – и он с силой выдернул свою иголку. Он ожидал, что потечет струйка или хотя бы покажется капля вожделенной печали. Но ничего не произошло.
***
Тогда на следующее утро Эно попросил у старика топор.
– Всегда мечтал научиться рубить дрова, – объяснил он мечтательно.
Старик дал топор и ушел, объяснив, что сегодня, наверное, последний день, когда он просит мальчика присмотреть за бочками.
'Тем более', – думал принц, забираясь в подземелье с топориком через пять минут.
Рубанул – раз! Рубанул – два! Рубанул – три!
И хлынула темная жидкость, заливая подземелье.
***
Принц увидел тысячу дверей в городе невообразимой красоты. Когда он проходил одну, он тут же встречал другую. Он увидел стареющих женщин, их тайные морщины позади смеющихся глаз. Он увидел сердце своего отца и железные кольца, обвитые вокруг него. Он увидел маленькую обезьяну, плывущую на льдине, и заплакал вместе с ней от холода, и это было счастье – плакать от одного только холода, ни от чего больше. Льдина морозила лапы… А потом он увидел сжатый кленовый лист и тополь, весь отдавшийся росту посреди поля, которое кажется ему бесконечным, и рассвет, и холодное бурчание в животе недоохотившейся кошки. Он будто бы спал, а старик вытащил его на свет, ахал, охал. Он был тополиным пухом, зарывшимся в асфальт, а старик растирал его щеки, брызгал водою.
– Подумать только, сколько он наглотался, бедный мальчик, – причитал он. – Столько печали на одно маленькое сердце…
Но Эно вдруг очнулся и совершенно ясно сказал:
– Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас. А смысл?
Старый бомж остолбенел. А мальчик захныкал:
– Воды! Дай мне пить! Бедная обезьянка хочет пить!
Старик кинулся за водой, а когда вернулся, принц исчез. Сбежал!
Чистая правда
Параллельно с миром сказок, существует и так называемый реальный мир, мир взаправду. Жила-была прекрасная девушка. Правда, девушкой она не была. Но женихов к ее двору стекалось много, и многих она убила своим отказом; правда, все выжили. Жила она в бедной семье, где все должны были работать с утра до ночи, чтобы добыть себе насущный хлеб. Правда, был у них дом, и автомашина, и стиральная машина, и 12 хрустальных ваз, но все равно хотелось побольше. И она тоже работала, как ее родители. Правда, на работе она ничего не делала, но сказка не об этом, и не надо отвлекаться.
А с другой стороны планеты жил прекрасный принц. Правда, принцем он был только по матери, а по отцу – алкоголиком. Они встретились и влюбились друг в друга. Правда, она в него не влюбилась, но потом
