— Жени-их? Ну, теперь-то я и сам вижу, что жених. А то в пальто брюк не видно.
Мелькает, мелькает в глазах. Ноги, слава Богу, тоже согреваются.
— Леденцы не забыла?
— Нет. Вот. Бумажку только не забудь развернуть.
Тепло. Музыка играет тихо, точно в калошах… Надо бы купить, а то сыро. Сколько могут стоить калоши?!… если за один франк дают тысячу марок… то есть… финский доллар.
— Дззбан! — грохнул барабан.
— А? Ффу! Задумался и пропустил.
Но показать перед Анной Петровной неловко, что просто задремал. Лучше свалить все на немцев.
— Какие пьесы у немцев дурацкие! Смотри-ка — почему эта девица в голом везде, будто индусска.
— Так она же и есть индусска! Это ее национальный костюм.
— А почему же она раньше-то в европейском платье ходила?
— Когда?
— Да когда на пишущей машинке писала.
— Она? На машинке?
— Ну конечно! Когда еще к ней толстяк с цветами подсыпался…
— Господи! Да ведь это другая пьеса была, комедия. А теперь идет драма из индусской жизни в джунглях.
— Значит, та уже кончилась? Чего же они, дураки, не объявляют, как-нибудь поосновательнее… Человек не обязан все сам соображать.
Кончился сеанс.
На улицах темно, мокро, от почерневших домов дует.
Морской ветер — сырой и рыбой пахнет. Удивительная страна — континент, а ветер развели морской.
Ху-у-до нам!
Ску-уч-но нам!
У-у!
Шляпка
Варенька Звездочетова, хористка частной оперы, проснулась невыспавшаяся, но веселая.
Не выспалась она оттого, что полночи примеряла новую шляпку — синюю, с синим бантом и синей птицей — настоящей синей птицей счастья.
А веселая она была оттого, что поэт Синеус Труворов обещал повезти ее сегодня кататься.
Поэт очень был интересен.
Он пока что стихов не сочинил, а придумал только псевдоним, но это не мешало ему быть очень поэтическим и загадочным, может быть, даже в большей степени, чем иному настоящему поэту с настоящими готовыми стихами.
Варенька быстро оделась, схватила новую шляпу и принялась снова примерять.
— Поразительно!.. Особенно так, в профиль!
О! Женщина в такой шляпе может себе позволит много такого, о чем в простом колпаке и подумать не посмеешь!
Она может быть лукавой, и задорной, и мечтательной, и надменной. Она все может, и все выйдет у нее хорошо.
Для контраста Варенька достала старый отслуживший черный колпак и надевала по очереди то его, то синюю мечту. Прикалывала, завязывала вуаль и повторяла одинаковые гримаски. Как пошло и жалко выглядели они под черным колпачком, и как неотразимо — под крыльями синей птицы счастья.
Звонок, и знакомый голос заставил ее опрометью кинуться в переднюю.
Поэт без стихов стоял уже там, улыбался и восторженно смотрел на нее.
— Едемте, скорее, извозчик ждет…
Она хотела забежать к себе в комнату и еще раз взглянуть на себя в зеркало, но он не пустил. Он насильно надел на нее пальто и потащил к выходу.
— Вы сегодня какая-то особенная! — шептал он, прижимая к себе ее локоть. Я не понимаю в чем дело, но глаза не могу оторвать от вас.
— Я-то знаю в чем дело, — думала Варенька. — Дело в том, что на мне новая шляпка.
Но поэту она этого не сказала. Пусть думает, что она сама по себе так хороша. Очень нужно признаваться, раз это невыгодно.
Она только улыбнулась в ответ, только чуть лукаво скосила глаза, и он прижал ее к себе еще крепче.
На улице было так хорошо! Цвела городская весна, пахнущая плесенью и каштанами. Но солнце было настоящее, то самое, которое светит в полях и лугах всего мира, всей глупой, круглой земле, и облачка около него крутятся веселые, весенние, барашковые.
На мосту мальчишка продавал ландыши, бежал за экипажами и вопил истошным голосом, что торгует себе в убыток.
Извозчик дернул вожжами, и мальчишка отошел. Из-под колес брызнула жидкая грязь, весенняя, веселая, брызнула на мальчишку и проходившую мимо даму, и Варенька почувствовала себя богатой и важной и скромно поджала губы, чтоб не слишком завидовали ей прохожие, которых она обливала грязью.
— Какая вы сегодня хорошенькая! — радовался поэт. — Вы совсем, совсем необычайная…
Она, действительно, была в этот день необычайна. Сознание своей элегантности придало ей смелости и веселья.
— Ах, если бы быть богатой и каждый день, каждый день надевать все новые шляпки и быть каждый день по-новому красивой!..
— Вам нравится моя шляпка? — не выдержала она.
Он посмотрел рассеянно:
— Очень.
— Вы любите этот синий цвет?
— Синий? Да… Но она очень темная, почти черная.
Варенька усмехнулась. Как мужчины плохо разбираются в цветах. Даже поэты. Ах, да! Даже поэты!..
На лестнице они попрощались. Он спешил куда-то, но, спустившись на несколько ступенек, он вдруг снова взбежал наверх и поцеловал Вареньку прямо в губы.
А потом она, свесившись через перила, смотрела ему вслед влюбленно и ясно, и торжествующе, как можно смотреть только в синей шляпке с синей птицей счастья на полях.
Напевая, она вошла к себе в комнату.
— Ах, если бы быть богатой и каждый день надевать нов…
Она остановилась, приоткрыв рот, удивленная, почти испуганная: на столе рядом с картонкой лежала ее синяя шляпа, новая синяя шляпа, с синим бантом и синею птицей.
— Господи! Что же это такое?
Подбежала к зеркалу.
Да на ней был старый черный колпак!
Это тогда, сравнивая и примеряя шляпы, она надела эту старую, а, когда вошел поэт, растерялась и забыла, что на ней надето…
— Значите му понравилась я сама, а не шляпа. Как странно! Но почему же я была так хороша сегодня?
