Джеральд Уолкер
БЛУД
Пролог
— Очень быстро для тебя, дорогой?
Разговоры, разговоры, эти всегда хотят поговорить. Он заметил, что этот, как там его — Эрик? Алек? — опережал его на шаг. Они шли в центре по парковой стороне Сентрал-парк-вест, напротив Музея естественной истории. Эрик-Алек снял его пять минут назад, но уже разговаривал так, будто владел им.
«Неважно, как это выглядит, — думал он, — на самом деле впереди иду я».
— Ты куда-то спешишь?
— В смысле?
— Посмотри. — Он кивком головы показал на горящие фары патрульной машины у ворот парка на 77 -й улице.
— Тут всегда мусора, — сказал Эрик-Алек. — Наверное, ловят кайф, когда наблюдают за нами?
— Не знаю. Самое время закурить.
Они нашли скамейку, закурили, и стали следить за полицейской машиной, медленно двигавшейся по направлению к ним.
Сидя на небольшом расстоянии от Эрика-Алека, он курил, прикрывая лицо рукой. При затяжках грудь сжимало. Машина подъехала, и они молча обменялись взглядами с двумя молодыми полицейскими.
«Как это мы все вместе собрались?» — подумал он. Потом затянулся и закашлялся, прикрывшись рукой.
Когда машина проехала мимо, он увидел, что ближний к ним патрульный что-то сказал водителю. В ответ послышался взрыв смеха, затихающий по мере того, как автомобиль удалялся от них.
— Каждый веселится по-своему, — заметил Эрик-Алек. — В такой теплый вечер они еще посмеются. Сегодня все утюжат.
«Болтаешь, болтаешь, мать твою!» — подумал он, сильно затягиваясь, а затем тяжело, с присвистом, выдыхая дым.
Гомики облюбовали эту сторону улицы, настоящий Музей извращений под открытым небом. Дюжины педерастов, в основном молодых и страстных, прогуливались, или сидели, развалясь, на скамейках, или, прислонившись спиной к каменной ограде парка, выставляли напоказ свои достоинства. Некоторые уже разбились на парочки, другие чесали языки в небольших группках. Самые грязные и неряшливые все еще вяло бродили в одиночку. Гомики носили легкую, плотно облегающую летнюю одежду, по большей части футболки-безрукавки и призывно обтягивающие «ливайсы». Блудливый сезон был в разгаре, и хотя только-только наступил июнь, им было уже невтерпеж. Все держали себя в хорошей форме, даже те, у кого и форм-то не было. Просто Улыбкоград, кроме надувших губки смазливых мальчиков и профессионально насупившихся жеребцов.
— Жаркая погода, — сказал он, едва отдышавшись. Сейчас его сильно сжатые челюсти болели.
— А мы сидим здесь и зря тратим время, дорогой, — отозвался, поднимаясь, Эрик-Алек. — Оно нам надо?
Он пожал плечами и встал. Они шагали так слаженно, словно в марше.
«Эрик-Алек, видимо, считает себя правофланговым,» — подумал он.
Некоторое время они шли, не разговаривая. Как и раньше, Эрик-Алек первым нарушил молчание.
— Я бы пригласил тебя к себе домой, но у меня еще нет кондиционера.
— В парке отлично, — сказал он. — Свежий воздух.
Они снова замолчали и даже не взглянули друг на друга, пока не подошли ко входу.
— Справа есть детская площадка, — сказал Эрик-Алек. — То, что надо для потехи и игр.
Здесь Эрик-Алек хихикнул и в первый раз прикоснулся к нему, взяв его за руку, чтобы повести по дорожке.
— Я знаю дорогу, — отстранился он. — Перейдем к делу.
— Как скажешь, дорогой, — согласился Эрик-Алек.
Он пошел по дорожке, оставив Эрика-Алека позади. У ворот детской площадки он подождал, пока шаги его спутника не приблизились. Они стояли рядом, не разговаривая и не двигаясь. Наслаждаясь замешательством Эрика-Алека, он прислушивался к шуму машин, доносившемуся из-за каменной ограды. Слабый свет уличного фонаря проникал сквозь деревья и падал на детскую полосу препятствий и на качели, подвесные и наземные. Неплохая декорация для фильма Хичкока. Они как-будто играли сцену, взятую из «Незнакомцев на поезде».
Наконец Эрик-Алек показал на стоящую в густой темноте детскую горку.
— Как тебе это нравится?
— Мне нравится, если нравится тебе.
Они направились к горке. Он различал бледный, расплывчатый овал лица Эрика-Алека и его темные волосы. В челюстях все еще чувствовались боль и напряжение. Дышать стало труднее. Надоела ему эта сцена. Расслабься, тогда сможешь дышать. Ты, а не он.
Он прислонился к холодной металлической конструкции горки и ждал. По шее, соединяясь друг с другом, скатывались капельки пота. Эрик-Алек подошел ближе, но еще не решался повторно прикоснуться к нему. Это вызвало у него улыбку.
— Вот так уже лучше, — сказал Эрик-Алек, по-своему истолковав улыбку. Ну, вот мы и здесь, дорогой.
«Ладно, — подумал он. — Сейчас поговорим».
— Вот так, Эрик.
— Алек, между прочим.
— Ну да, Алек.
— Чудесный вечер.
— Мне тоже нравится, Эрик.
— Алек.
— Я все время забываю.
— Думай о том, что делаешь, дорогой.
— Хочешь сказать, о моей работе?
— Если тебе так нравится, — ответил Эрик-Алек.
— Сколько, ты говорил, это будет стоить?
— Пять долларов, дорогой. Хочешь сейчас?
На улице проехал автобус, взвизгнули тормоза. По дальнему краю детской площадки скользнули лучи фар, осветив стоявших у горки, и унеслись в никуда.
— Не надо, — сказал он. — Ты меня не наколешь.
— Я готов, а ты как?
Засунув обе руки в карманы «ливайсов», он спросил:
— Что ты чувствуешь, покупая это, Эрик?
— Я Алек, и лучше не будем об этом.
— Должно быть, это много для тебя значит, если готов платить.
— Послушай, дорогой, ты продаешь, я покупаю. И закончим на этом.
— Некоторые парни, — сказал он, — предпочитают, чтоб было подороже. Они готовы платить, пока не станет больно.
— Прости, дорогой, — сказал Эрик-Алек. — Боль и мучения — не мой стиль.
— Правда? — спросил он, все еще держа обе руки в карманах. — Даже интересно. Ты не против, что я этим интересуюсь?
